| — Они что, спятили? — заметила панна Цивле. — Да ведь эти танки сожгли весь наш город. — Он тогда еще не был нашим, — возразил я, — но вы правы, в центре, да и во Вжеще с Сопотом эти танки разбойничали еще несколько дней после капитуляции немцев, въезжали во дворы, в магазины, в костелы и, если грабить оказывалось нечего, давали залп осколочными снарядами, потом добавляли зажигательными, а о иных эпизодах погони даже песни потом сложили: вот здесь, у канала Радуни, увидав красавицу Грету, лейтенант Зубов немедленно сменил курс и прибавил ходу, Грета же в отчаянии бросилась в реку, но был март, паводок, высокая вода, течение тут же подхватило ее, и девушка исчезла в серо-бурой пучине, а въехавший на танке в канал лейтенант Зубов, увидав, что жертва ускользает, выгнал бойцов из машины и приказал им, стоя по пояс в бурлящем потоке, искать Грету, а сам тем временем вращал пушку своего «Т-34» и в сердцах палил направо и налево, в результате чего обрушились фасад отеля «Ванслов» и несколько соседних домов, а также красивейшие здания с лоджиями на краю Ирргартен, а сам танк лейтенанта Зубова, так и оставшийся в реке, извлекли из Радуни только в сорок шестом году и установили здесь же в знак благодарности Красной Армии, хотя финал этой истории был бы, вероятно, совсем иным, — мы, наконец, тронулись с виадука, — выиграй в конце концов войну немцы и вернись они в Гданьск, скажем, осенью сорок пятого, тогда в этом сквере стоял бы вовсе не советский танк, а бронзовое изваяние красавицы Греты с надписью: «Лучше смерть, чем позор» или что-нибудь подобное в пангерманском духе, и каждый год в марте оркестр играл бы здесь Вагнера, а девушки торжественно присягали, что, подобно Грете, скорее предпочтут погибнуть в волнах Радуни, нежели отдадут свою германскую честь недочеловеку, пусть даже временно одержавшему верх. — Ну, и болтун же вы, — засмеялась панна Цивле, — это ведь точь-в-точь Ванда, что не хотела немца, а вообще-то, — добавила она, когда мы снова проезжали мимо мэрии, — кто посеет ветер, тот пожнет бурю, — так что, дорогой пан Богумил, последнее слово осталось за панной Цивле, ибо пробку наконец прорвало, и теперь мы быстро катили вверх по Картуской, поскольку наше последнее занятие в автошколе уже подходило к концу и, как это бывает в жизни, вопреки ожиданиям обошлось без кульминации, коды, заключительного аккорда или чего-либо подобного, и мы стояли перед офисом фирмы «Коррадо»: панна Цивле, опершись на дверцу «фиата», и я в точно такой же позе, только напротив, по другую сторону машины, она угостила меня последним косяком, в котором я ощутил вкус травки, смешанной с обычным табаком. — Большое спасибо, — сказал я, — поездки и в самом деле были потрясающие. — Не забывайте про поворотники и знайте: желая вас запутать, — она выпустила струйку дыма, — экзаменаторы имеют обыкновение давать неправильные команды, любимая их ловушка — запрещение поворота. — Да, — согласился я, — буду смотреть на знаки, а можно мне после экзамена навестить вашего брата? — Ярека? — удивилась она. — Да, — повторил я, — Ярека, может, я отыщу те несколько старых фотографий, они бы ему наверняка очень понравились, знаете, у меня тоже есть брат, с ним, правда, такой беды не случилось, но он уже несколько лет в инвалидной коляске — рассеянный склероз — и из дома, по сути, не выходит, потому что живет на четвертом этаже, да еще без лифта, вот и радуется каждому гостю. — Да, — согласилась она, — конечно, приходите, когда захотите, а я думала, в вашей жизни, в вашей среде не бывает таких вещей… трудных, — она замялась, — и неблагодарных. — К чему мне было вам рассказывать? — я докурил косяк. |
