– Ворота были открыты, – не дожидаясь ответа, объяснил свое внезапное появление Букреев. – Дай, думаю, зайду, спрошу, что у соседа стряслось, почему к нему «скорая» приезжала… Что это вы тут затеяли? Клад, что ли, ищете?

– Спасибо, Прос, – едва слышно процедил Майков. – Удружил, брателло. Век тебе этого не забуду.

У него было такое ощущение, словно он, набирая скорость, катится вниз по крутому, бесконечно длинному склону – голова-ноги, голова-ноги, все быстрее и быстрее, и зацепиться не за что, а склон все круче и круче, и уже недалек тот миг, когда он станет совсем отвесным, и тогда ты перестанешь кувыркаться и отправишься в свободный полет…

– Слушайте, друзья, – прежним обманчиво доброжелательным тоном сказал Букреев, – а где моя яблоня? Вы что, пересадили ее? Виктор, я же тебя просил, не трогай до осени, дай ей немного отойти…

Пузырь стоял неподвижно, с каменной рожей, и с острым профессиональным интересом разглядывал изувеченную физиономию Рыбы и облепленного пластырем, обмотанного бинтами Простатита.

– Яблони нет, – сказал Майков и услышал собственный голос будто со стороны.

– В смысле?,. – поднял брови Алфавит. – Ты что, дружок, шутки со мной вздумал шутить?

– Это не шутки, – по-прежнему не чувствуя разом онемевших губ, тоскливо пробормотал папа Май. – Вернее, это не я. Понимаешь, ее… В общем, ее выкрали.

Алфавит вдруг оказался совсем рядом с ним и, схватив папу Мая за концы воротника, принялся мелко трясти его, как грушу.

– Ах ты стервец, – приговаривал он сквозь зубы, – ах ты пидор.., сопляк… Я что тебе говорил? Я о чем тебя просил?

Сбереги, просил, проследи… Ах ты сучонок, ах ты падло!.. Сберег, да? Проследил, да? Тварь поганая! Животное!

Простатит шагнул было вперед, чтобы оттащить этого окончательно взбесившегося идиота в сторону, пока он кого-нибудь не покусал, но Пузырь остановил его, вытянув вперед длинную, как стрела башенного крана, и такую же твердую ручищу. Другой рукой он придержал Рыбу. Несмотря на свое бедственное положение, Майков заметил, что его люди не очень-то и рыпаются, то ли хорошо помня свое знакомство с кулаками Пузыря, то ли считая, что все идет так, как оно должно идти. В общем-то, они были правы: это была личная проблема Виктора Майкова, и решить ее он должен был сам.

Так уж вышло, ничего не попишешь…

Алфавит продолжал трясти его и раскачивать из стороны в сторону. Он оказался неожиданно силен, но папа Май был моложе и сильнее. Он вцепился руками в запястья Алфавита, покрепче уперся ногами в землю и для начала перестал раскачиваться и трястись, как тряпичная кукла.

– Ну, хватит, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Хватит, я тебе сказал!

Алфавит, как безумный, ничего не видя и не слыша, продолжал рвать на нем рубашку, осыпая его отборной руганью, и Майкову никак не удавалось оторвать его цепкие пальцы от своего воротника. Что-то мешало ему, не давая работать правой кистью, и, скосив глаза, он увидел, что все еще сжимает в руке пистолет. В данный момент оружие было скорее помехой, чем подспорьем, и папа Май уже совсем было собрался бросить ствол на землю, но тут Алфавит вдруг боднул его головой в лицо. Ослепнув от боли и по-настоящему разозлившись, папа Май что было силы оттолкнул своего более легкого противника прочь от себя. При этом раздался приглушенный хлопок, как будто кто-то откупорил бутылку шампанского, и, снова обретя зрение, папа Май увидел, что Алфавита перед ним больше нет.

В воздухе остро и кисло воняло чем-то до боли знакомым. На лицах быков застыло одинаковое выражение тупого изумления.

– Ой, ё, – тихонько сказал Рыба и рассеянно утер ладонью распухшее лицо, по которому густо текло что-то красное, густое, с беловатыми комками.