— Не поняла?

Эстер уселась за письменный стол. Жестом указала на кресло напротив.

— Хочешь, попробую догадаться?

— Хочу.

— Ты выбрала эту фирму потому, что во главе ее феминистка. Решила, что я с пониманием буду относиться к твоим прогулам и отпускам по уходу за детьми.

Тиа промолчала.

— Так я права или нет?

— Отчасти.

— Видишь ли, феминизм не означает помощь особи своего пола. Речь идет о равных правилах на игорном поле. О том, чтобы дать женщинам выбор, а не гарантии.

Тиа ждала продолжения.

— Ты выбрала материнство. Это не преступление. Но и какой-то особенной ты от этого не стала. А что касается работы, карьеры, — потеряла годы. Ты выбилась из графика, и тебе трудно нагнать других. Равные правила на поле игры. И если парень бросит работу, чтобы воспитывать детей, на него это тоже распространяется. Ясно тебе?

Тиа отделалась неопределенным жестом.

— Ты сказала, что восхищаешься моей работой, — продолжила Эстер.

— Да.

— Но я пожертвовала семьей. Решила вовсе не заводить. Тебе это тоже нравится?

— Думаю, дело не в том, нравится мне или нет.

— Именно. То же самое и с твоим выбором. Я выбрала карьеру. Я не выбивалась из графика. А потому сейчас перед тобой босс и выдающийся специалист, даже, можно сказать, знаменитость. Но в конце дня я не спешу домой к красивому мужу доктору, белой изгороди вокруг садика и двум с половиной детишкам. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

— Вот и прекрасно. — Ноздри у Эстер раздувались, глаза возбужденно сверкали. — А потому, когда ты сидишь в офисе, в моем офисе, все твои мысли должны быть обо мне. О том, как угодить и услужить мне. А не о том, что сегодня собираешься приготовить на обед и не опоздает ли твой сынок на футбольную тренировку. Понимаешь?

Тиа хотелось возразить, но тон начальницы не оставлял места для споров.

— Понимаю.

— Хорошо.

Зазвонил телефон. Эстер сняла трубку.

— Что? Вот кретин. Я же велела ему держать язык за зубами. — Эстер резко развернулась в кресле.

Для Тиа это был знак. Она поднялась и вышла из кабинета, от души желая, чтобы все мысли ее сейчас были направлены на приготовление обеда или тренировку сына.

В коридоре остановилась, взглянула на мобильный телефон. Потом сунула папку под мышку и, невзирая на нравоучения Эстер, стала размышлять об информации в отчете, полученной по электронной почте.

Зачастую отчеты эти были довольно пространными — Адам очень страдал и посещал так много сайтов и имел так много «друзей» в «Моем мире» и на портале «Facebook», что распечатки этих переговоров были весьма объемны. Как раз их она и проглядывала сейчас, пытаясь убедить себя, что это вовсе не вторжение в личную жизнь, и одновременно не желая знать слишком много.

Тиа поспешила к письменному столу. На нем красовалась обязательная семейная фотография. Все четверо — Майк, Джил, Тиа и, разумеется, Адам — в один из тех моментов, что гарантирует зрителей, — на крыльце перед входом в дом. Улыбки у всех вымученные, но снимок этот почему-то ее успокаивал.

Она выложила на стол отчет и нашла так напугавшее ее сообщение. Перечитала еще раз. Оно не изменилось. Стала размышлять, что же делать, потом вспомнила, что решение они принимали вдвоем.

Тиа достала мобильник и нашла номер Майка. Затем набрала эсэмэс и отправила ему.

Майк все еще был на коньках, когда пришло сообщение.

— От Наручников? — спросил Мо.

Мо уже снял коньки. В раздевалке, как и во всех других раздевалках для хоккеистов, чудовищно воняло.