– Нагружай! – снова крикнул Ласс-Ян.

Утром, когда погрузка только началась, народ болтал, смеялся и подшучивал друг над другом, почти как на празднике. Но сейчас все были тихие и молчаливые. Камень постепенно доконал людей своей непомерной тяжестью и острыми твердыми краями, плиты перетаскивали с трудом. Все были с ног до головы покрыты серой известняковой пылью.

Нильс ничего не имел против тишины. Он никогда ни с кем не разговаривал, если только в этом не было необходимости. Но время от времени он посматривал на Майю Нюман.

– Все, хватит, лодка полная, – прокричал Ласс-Ян, когда тяжеленные пластины камня метровым слоем покрыли дно лодки, в которой сидел Нильс.

Морская вода плескалась у самого края борта, и казалось, что она вот-вот хлынет в лодку.

Два грузчика залезли в лодку и уселись на камень. Они, как на постаменте, возвышались над маленьким девятилетним мальчиком, который от этого казался еще меньше. Мальчик украдкой посмотрел на Нильса, потом взял свой деревянный черпак и начал вычерпывать воду, просачивающуюся сквозь неплотно пригнанные доски днища.

Нильс крепко уперся ногами и взялся за весло. Тяжело нагруженная лодка медленно стала скользить по воде к шхуне. Там только что разгрузили другую лодку.

Нильс без передышки работал веслом. Он стер руки в кровь, все мышцы болели, спину ломило. Больше всего на свете он хотел сейчас услышать грохот мотора немецкого бомбардировщика.

Наконец лодка легонько стукнулась о борт корабля, грузчики быстро прицепили чалы,[4] нагнулись, крепко взялись за камень и начали один за другим поднимать их на борт.

– А ну-ка поднажмем! – заорал Ласс-Ян.

Он стоял на палубе в замызганной рубашке, из-под которой торчало пузо.

Люди перевалили камни через релинги,[5] подтащили вперед к отрытому люку трюма и аккуратно опустили вниз по широкой доске, как по направляющей.

У Нильса теперь появилась дополнительная обязанность – помогать с выгрузкой.

Он поднял один камень, другой, третий, и тут, когда Нильс перевалил через релинг на корабль очередной камень, он немного замешкался и камень упал обратно в лодку. И не просто упал, а грохнулся прямо на пальцы левой ноги Нильса. Ему дьявольски больно.

У Нильса потемнело в глазах. Ничего не видя, он опять схватил каменный блок и плюхнул его на палубу корабля, совершенно не заботясь о том, куда тот свалился.

– Плевать я хотел на все это, – бормотал он себе под нос, переводя взгляд с неба на землю, и сел на свое место у весла.

Нильс распустил шнурки, дотронулся до отчаянно болевших пальцев и осторожно попробовал надавить на них рукой чуть сильнее. Может быть, они и сломаны.

Уже без его участия из лодки достали последний блок, и грузчики запрыгнули на борт «Ветра», чтобы аккуратно опустить блок в трюм.

Рулевой Йохан Алмквист поднялся вслед за ними. В лодке остались только Нильс и мальчик-черпальщик.

– Кант! – наверху появился Ласс-Ян и перегнулся через перилла. – Давай поднимайся и помогай.

– Я поранился, – ответил Нильс и сам удивился тому, насколько спокойно он это сказал, потому что у него в голове сейчас с ревом, как рой разъяренных пчел, носилась целая эскадрилья бомбардировщиков. – Очень спокойно он положил руку на свое весло. – Я пальцы на ноге сломал.

– А ну-ка вставай!

Нильс повиновался. На самом деле ему уже было не особенно больно. Ласс-Ян посмотрел на него и покачал головой.

– Поднимайся и грузи, Кант.

Нильс замотал головой, по-прежнему держась за весло.