– Катитесь вы все к чертовой матери! – крикнул им Нильс и швырнул весло на камни перед собой.

Потом он повернулся, чтобы бежать обратно в поселок, домой, к маме Вере, в их большой желтый дом в саду.

Но ни его мать и ни кто другой не знают, не знают того, что прекрасно известно самому Нильсу, – он предназначен для великих свершений. Его удел – нечто грандиозное, такое, как, скажем, война. Настанет день, и о нем заговорят по всему Эланду. Он, Нильс, был в этом уверен.

4

Йерлоф Давидссон сидел в своей комнате в доме для престарелых и ждал дочь.

Перед ним лежал свежий экземпляр «Эландс-постен». Йерлоф читал заметку о том, как в Кастлёсе на юге Эланда исчез восьмидесяти однолетний впавший в маразм старик. Старик вышел ненадолго прогуляться и пропал. Полиция и добровольцы прочесали пустошь, на поиски вызвали даже вертолет. Но минувшая ночь выдалась очень холодной, и не было практически никакой надежды, что пропавшего удастся найти живым.

Восемьдесят один год и маразм. Йерлоф был лишь на год моложе, скоро ему должно исполниться восемьдесят, а это, как ни гляди, возраст приличный. В том, что бесследно исчез старик, есть хоть какая-то доля логики, но, когда пропадает ребенок, это странно. Йерлоф сложил газету и посмотрел на часы: четверть четвертого.

– Я рад, что ты приехала, – сказал он тихонько, потом сделал паузу, откашлялся и продолжил: – Ты все такая же красивая, Джулия. Хорошо, что ты сейчас на Эланде, потому что есть кое-что важное, что мы с тобой должны сделать. Да и не только мы с тобой, кое-чем тебе придется заняться самой. И потом, нам надо с тобой поговорить… Я знаю, что я, наверное, не был для тебя хорошим отцом: я редко бывал дома, и ты с сестрой оставалась дома с Эллой, в Боргхольме, а я ходил в море. Но я там работал, был капитаном и перевозил грузы по Балтике, поэтому мне приходилось часто оставлять семью… Но теперь я здесь, мои путешествия закончились.

Йерлоф помолчал и посмотрел на письменный стол. Он заранее написал свой будущий разговор с Джулией в книжке. После того как Джулия сказала, в какой день приедет, Йерлоф начал репетировать их предстоящую беседу. Сейчас он послушал себя в очередной раз – звучало паршиво. А должно было получиться по-другому – обычный разговор отца со своим ребенком.

– Я рад, что ты приехала, – снова начал Йерлоф. – Сколько я тебя помню, ты все такая же красивая.

А может, надо сказать «милая»? «Милая» – это, наверное, лучше передает то, как он скучал по дочери, которую так долго не видел.

Наконец, когда на часах было уже около четырех и до ужина оставался всего лишь час, в дверь комнаты Йерлофа постучали.

– Входи, – сказал он, и дверь открылась.

В комнату заглянула Буэль.

– Ага, он здесь, – тихо сказала она кому-то, кто стоял за ее спиной, и потом уже громче: – У тебя гость, Йерлоф.

– Спасибо, – поблагодарил он.

Буэль улыбнулась и исчезла. Вместо нее в комнату вошла другая женщина, сделала пару шагов и остановилась в прихожей. Йерлоф набрал воздуха и начал.

– Я рад, что ты приехала… – произнес Йерлоф, но его заранее приготовленная речь внезапно прервалась.

Он увидел женщину средних лет, в помятом пальто. Она смотрела на него усталыми глазами, ее лоб был испещрен морщинами. Пару секунд женщина стояла неподвижно, потом опустила взгляд, уцепилась, как утопающий за соломинку, руками за ремешок висевшей у нее на плече коричневой сумки и наконец шагнула в комнату.

Йерлоф смотрел на усталое, изможденное лицо этой женщины и медленно узнавал в ней Джулию. Но эта Джулия выглядела более замученной, чем он ожидал.