— Скорее всего, завтра Сто восемьдесят шестой пехотный полк Крига перестанет существовать. Вероятнее всего, наши потери будут столь велики, что остатки просто объединят с другими полками на этом мире. Я был бы горд, если бы наша жертва не была напрасной, хотел бы, чтобы нас помнили.

— А долг Крига перед Императором? Тогда он будет выплачен?

Полковник не ответил; впрочем, Костеллин этого и не ожидал.

— Вы сняли перевязь, — заметил полковник.

— Квартирмейстер сказал, что поврежденный нерв восстановился. Правое плечо немножко одеревенелое, но, кроме этого…

— Значит, завтра будете сражаться?

— Конечно. Пока я не переведен в другой полк, меньшее, что могу сделать, — увидеть горький конец этого.

Полковник одобрительно кивнул, простился до утра, четко развернулся и ушел, оставив комиссара размышлять в одиночестве. Через несколько мгновений он снова открыл ящик стола. Он закрыл его пинком, когда вошел полковник, почему-то стесняясь его содержимого. Сейчас он собирался сделать то, что должен был совершить три недели назад. Он взял маску и противогаз, после чего, спустившись в космопорт, вручил их первому же увиденному квартирмейстеру.

— Найдите им хорошее применение, — велел он.

У полковника оказался заготовлен последний сюрприз.

Инструктируя своих людей в предутреннем холоде, он достал из кармана шинели желтоватый куб из какого-то прозрачного материала, внутри которого можно было различить предмет белого цвета и неровной формы. В длину он был немного больше, чем в ширину, и заострялся к концу, словно маленький примитивный клинок.

— Настал решающий час. Наши генералы так верят в недостойный полк, что в знак своего расположения ниспослали нам, — тут голос его стал тихим и благоговейным, — этот обломок черепной кости полковника Юргена.

По рядам гвардейцев пробежал тихий ропот. Самая сильная эмоция, какую Костеллин когда-либо наблюдал у них.

— Комиссар, я не знаю никого, кто достоин был бы нести эти мощи, осеняя священным светом нашу скромную службу.

Костеллин, застигнутый врасплох, взял куб. Он держал его в руках, рассматривая со всех сторон. Сам он был не слишком впечатлен, примерно представляя, сколько таких реликвий заготовлено, если остальные три полка на Иероним Тета тоже получили по косточке. Но он чувствовал, как присутствие этого артефакта взволновало непоколебимых воинов Корпуса Смерти, как подняло их дух, и знал, что уже только это делало маленький куб ценной и редкой вещью.

У него не было слов, но все ждали их от него. Так что Костеллин прочистил горло, вспомнил все, чему его когда-то учили, и начал речь. Сначала она была сдержанной, но в конце концов стала страстной и убедительной. По мнению комиссара, это была лучшая вдохновляющая речь за все десятилетия его карьеры. А потом красное солнце осветило панцирь города, и время для слов закончилось. Полковник Сто восемьдесят шестого дал приказ выдвигаться, и вскоре воздух наполнился ревом заводящихся моторов и выхлопными газами.

Три огромные тяжеловооруженные «Горгоны» прокладывали путь вперед, каждая несла в открытом кузове целый взвод. Весившие более двухсот тонн, эти грохочущие гиганты с хрустом давили обломки разрушенных зданий гусеницами, пробивая путь бронированными носами не только себе, но и двигавшимся следом. Конечно, транспорта хватило не всем, поэтому между «Кентаврами» и артиллерийскими «Троянами» шла пехота, состоящая как из солдат Сил планетарной обороны, так и гвардейцев Корпуса Смерти Крига. Их цвета потускнели, снаряжение поистаскалось, многие не оправились от ран. Их было вполовину меньше, чем три недели назад, а сегодня останется еще меньше, но они шли в бой с гордостью.