Однажды, ближе к развязке, она сказала:

– Если ты будешь жить без меня, все у тебя наладится. Вот увидишь.

Слова оказались пророческими: на пятый день после расставания Ник задержался у пишущей машинки… сел за нее… и его пальцы пустились в пляс.

Он стряхнул последнюю каплю, выключил свет и вышел на кухню. У Мардж все еще горел свет, и в гостиной – не выходило это не подметить – тоже. Меж этих двух помещений притулилась его спальня.

Спальня, где его ждала Лора.

Ник нахмурился. С Лорой ему было сложновато. Что-то постоянно не клеилось. Она эпатировала публику решительными выходками, но на деле не уступала Мардж в зажатости и неуверенности в себе. Она не могла найти в себе душевных сил отвезти кошку к ветврачу, так как боялась, что на нее там «неправильно посмотрят». Она не пила на вечеринках и как огня боялась дури. Ник понимал, что эта девчонка по уши влюблена в него, – сдержанность в проявлении чувств в ее случае ровным счетом ничего не значила. Стоило ему отдалиться от нее немного, как она буквально сделалась сама не своя. Паршивая ситуация – он сам никак не рассчитывал на что-либо серьезное с ней. У Ника в ту пору не было на примете никого более стоящего, вот он и не решился дать ей от ворот поворот. А все-таки стоило – он ведь попросту водит ее за нос, кормит пустыми обещаниями.

Даже сейчас, когда она ждет его там, разгоряченная и готовая отдаться, он думает о Карле за стенкой.

Видимо, этой ночью снова придется говорить «дорогая, у меня болит голова после всех этих колдобин на дороге». Лишь бы не представлять во время секса с ней, что вместо нее под ним – Карла, как раньше. Кто бы мог подумать, что старые привязанности до того сильны. Он и не подозревал – до тех пор, пока прошлое не начало нашептывать ему через стену, зовя вернуться – и вместе с тем предостерегая: соблюдай дистанцию, дружок.

Ник подошел к двери спальни и заглянул внутрь. Лора уснула, пока ждала его.

Он выдохнул с искренним облегчением.

* * *

В соседней комнате Мардж встала и закрыла окно. Какое-то время она смотрела в темноту.

– Жуткая холодрыга тут, – сказала она.

– У тебя есть два одеяла, – резонно заметил Дэн.

– Этого мало. – Она юркнула назад в кровать.

– А как насчет хорошего, чистого деревенского воздуха? – Он сел рядом с ней и снял туфли и носки.

– Хороший чистый деревенский воздух слишком холодный, – парировала она.

– Подбирайся поближе и покрутись на моем члене, – сказал он. – Так и согреешься.

Ей нравилось, когда Дэн вульгарничал. Хотя он почти всегда держался грубовато. Он лег в постель уже голым, в полной боевой готовности. Его тело было гладкокожим и подтянутым – и это ей тоже нравилось.

– Сними эту тряпку, – приказал он, дергая за подол ее ночной рубашки.

– Мне холодно.

– Я понял, что тебе холодно. Раздевайся.

– Ну уж нет, ночнушка останется на мне.

– А если я попрошу по-хорошему? – Он забрался на нее сверху.

– Фигушки!

Он нырнул под простыни, под подол ее ночной рубашки. Она засмеялась. Дэн нежно укусил ее за живот.

– Через что приходится проходить ради того, чтобы пристроить ненадолго шишку, – сказал он приглушенным голосом.

– Ты мудозвон! – бросила она. До Дэна она бы никогда не сказала мужчине подобное.