Мы ничего не рассказали об этом телерепортеру из «Фокса», хотя он нас настойчиво расспрашивал.
И вот это, очевидно, ошибка. Потому что Прист начинает смеяться.
— Один из вас кто, Билли Кристал? — спрашивает он. — А другой Джим Кэрри?
— Простите?
Тем не менее Прист ухмыляется. Так и кажется, что он говорит: «Вы что же, думаете, если я выпил пару стаканов, то меня понесет?»
— Попытка не пытка, — говорит Воорт, контролируя свое разочарование и улыбаясь в ответ. По крайней мере Прист не сердится…
— Вы что, парни, меня проверяете? — спрашивает Прист, покачивая головой. — Просто здорово — я один из тех, за кем он охотится, а вы меня проверяете! — Теперь Прист выглядит сильным, и сочетание самоуверенности и прежнего страха озадачивает, если только он не является человеком настроения.
«Может, конечно, самоуверенность появилась оттого, что ему не грозит физическая опасность? Он начал успокаиваться, когда я сказал, что мы охраняем еще десять человек и не уверены в том, что он является мишенью».
— Слушайте, — объясняет Прист. — Я строил для министерства обороны, для компании «Локхид», для министерства строительства. Но в повседневной жизни из чистой паранойи никто не наносит удар по управлению образования. Какой-то серенький человечишко приходит на заседание управления образования и превращается в Макиавелли. Знаете, кто такой Макиавелли?
— Третий бейсмен на игре с «Кубками»? — спрашивает Мики.
— Ха-ха-ха-ха! Послушайте, я могу открыто говорить о сделке. Это у председателя паранойя, а у меня — нет. Вопрос только в том, как преподнести сделку. Он всегда боится, что гласность все извратит. Я же говорю — пусть все будет прозрачным.
— А это макет задуманного, да? — спрашивает Воорт, следя за взглядом Приста и внезапно узнавая некоторые строения объекта. Он не заметил их раньше, потому что его отвлек большой небоскреб. Он узнает квартал. Видит старую библиотеку «Джефферсон маркет» и магазины вдоль Шестой авеню, «Бальдаччи маркет», новое здание магазина грамзаписи «Тауэр рекордз». Все это находится по соседству с Воортом.
— Это революционизирует образование, — гордо произносит Прист, следя за взглядом Воорта.
— Что — это? — спрашивает Мики.
И Воорт, подойдя к макету с благоговением от увиденного, кладет руку поверх небоскреба и говорит:
— Это школа.
— Что? В тридцать этажей?
Радио трещит, оттуда доносится голос Салливана:
— Желтое такси возвращается.
Прист застывает на месте. Превращение ошеломляет.
— Такси замедляет ход, проезжает мимо. Черт возьми, водитель в тюрбане. Он индус. Уезжает.
Еще один кусочек мозаики у Воорта встает на свое место.
Прист не боится ареста. Он боится боли. Это патологический трус.
Прист переводит дух, берет себя в руки и снова возвращается к макету.
— Представьте себе, что идете по городу. Что вы видите? Высотные дома. Офисы. Пространство на Манхэттене на вес золота. Пространство! В Лос-Анджелесе это вода. А в Нью-Йорке — пространство. Теперь представьте, что поворачиваете за угол и видите школу, а сколько этажей в ней обычно?
— Два, — говорит Воорт, видя великолепие плана. — Или три. Вы вели переговоры с управлением образования насчет прав на воздушное пространство. Верно, сэр? И купили право на застройку поверх школ.
— Купил? Мы отказались от работ на нижних этажах, поскольку размещаем все наверху. |