— Посидите утром в саду. После полудня посмотрим, какое у вас будет самочувствие.

Городок Фоуэй выглядел мешаниной домов белого и пастельного цвета, прилепившихся к крутому склону на западной стороне гавани. На восточном берегу залива находилась крохотная деревушка Полруан. По другую сторону от госпиталя расстилались ярко-зеленые поля с фермами.

Постепенно Харден отвел свой мрачный взгляд от моря и сосредоточил внимание на окружающей его жизни. Он видел, как маленький паром, поддерживающий связь между Фоуэем и Полруаном, каждые пять минут пересекает гавань. Паром мало чем отличался от гребной лодки с мотором. Пассажиры садились в него с наклонных каменных причалов.

На якорных стоянках стояло несколько десятков парусных яхт. Когда прилив сменялся отливом, кечи, старые иолы и новенькие шлюпы поворачивались, как стрелки компаса, показывая то на север, то на юг, потом снова на север. Время от времени в гавань заходил маленький пароход и, пройдя полмили, подходил к каменному причалу. Как объяснила доктор Аканке, он возил глину из месторождений Корнуолла для голландских гончаров.

В конце концов Харден согласился отправиться с ней во врачебный обход. Они проехали на север до автомобильного парома через реку Фоуэй в нескольких милях выше гавани, затем узкой дорогой, с обеих сторон которой тянулся непрерывный ряд изгородей, добрались до уединенной фермы. Харден остался ждать в «ровере-2000», вдыхая через опущенные окна ароматы ранней весны. Они останавливались еще у нескольких домов, но Харден каждый раз отказывался заходить внутрь. Доктор Аканке не настаивала.

Фермы были чистыми и опрятными, но высокие изгороди, протянувшиеся вдоль узких дорог, вызывали у Хардена чувство клаустрофобии. Машина преодолела подъем, и внезапно перед ними возникло море, сверкающее под полуденным солнцем, как осколки зеркала. Ажарату съехала с дороги на край утеса и вышла из машины. Харден последовал за ней, и они пошли пешком по протоптанной в земле тропинке, вьющейся вдоль кромки утеса.

— Овцы? — спросил Харден.

— Туристы, — ответила она, достав пачку сигарет.

Харден смотрел на воду и думал о том, что Кэролайн лежит сейчас на холодном песчаном дне океана или плавает в своем спасательном жилете, а ее мертвое тело стало добычей для птиц. Он постарался отогнать от себя эти мысли.

— Что с вами? — спросила его Аканке.

— Я вспомнил о жене.

— Я уверена, что она умерла легко и без мучений. Вы спаслись просто чудом.

«Почему именно я? — подумал Харден. — Что чувствовала Кэролайн? Как представить себе эту боль и ужас?»

Некоторое время они шли молча.

Доктор Аканке прервала его мысли, заметив:

— Какая прекрасная страна!

— Откуда вы родом? — поинтересовался Харден.

— Из Нигерии.

Это было первое слово, произнесенное ею не по-английски. В ее устах название страны прозвучало гордой музыкой.

— У вас произношение коренной англичанки.

— Я приехала в Англию еще ребенком.

— Вам никогда не хотелось вернуться в Нигерию?

— Через месяц я уезжаю в Лагос, — ответила она и, прикрыв глаза от солнца своими темнокожими изящными руками, взглянула на море. — Ваша жена тоже была врачом.

— Откуда вы знаете?

— Мне сказал ее отец.

— Чем могу служить? — вежливо спросил Харден. За закрытой дверью раздался мокрый, булькающий кашель.

Женщина покачала головой, кусая губы.

— Я приняла вас за своего сына. Он должен приехать из Плимута.

Ее голос прервался, и она опустилась в кресло.