– Нет… Никогда не убивал и не убью! Как можно живое существо, а?

– Разное бывает в жизни, – задумчиво прокомментировал ответ Фарида Алексей Федорович. – Я вот тоже, наверно, не смог бы…

Казалось, что могло быть необычного в этом кратком диалоге? Но он почему то крепко засел в моей памяти…

– Во время мертвого часа и врачебных обходов радио не включать! – строго приказала медсестра и вышла из палаты.

Фарид, будто привязанный к ней, тоже исчез.

– Отправились трахаться, – презрительно фыркнул Алексей Федорович, вытаскивая из тайника, о существовании которого знают все, начиная от санитарки и кончая начальником отделения, очередную сигарету. – Был бы я не на костылях, обязательно прознал бы, как устраиваются молодые. Бедной Мариамке и раздеться то нельзя – вдруг позовут больные. Или – дежурный врач… А заниматься любовью в одежде, все одно, что жевать конфету в обертке. Никакого тебе удовольствия – одно расстройство…

– Да, это тебе не вира майна, – подтвердил появившийся Петро. – Шуруй и оглядывайся.

Бледный, лицо потное – нелегко далась ему прогулка в туалет. Похоже, он не врубился в суть высказываний соседа – подтвердил по привычке.

– У нас на стройке был интересный случай…

А где Трифонов? Жаль, бедро мешает – прогуляться бы, выяснить, по какой надобности задержался водитель грузовика с лошадиным лицом.

Впервые во мне шевельнулось противное чувство жалости к себе. И негодование в адрес Николая. Использует Гошев больного человека в своих целях, заставляет напрягаться, следить, анализировать… До чего же это бессовестно и мерзко!

То, что я сам дал согласие, мало того – настоял, успело забыться…

А по палате разноцветным мячиком запрыгала беседа о любовных приключениях некоего прораба то с нормировщицей, то с бригадиршей. С сексуальными подробностями и слюнявыми деталями. Гена отвернулся, сделал вид' – заснул. Стыдлив калека не по мужски, не мужик – красная девица из русских народных сказок.

Зато куряка – в восторге. Фыркает, вытирает ладонью мокрый рот. Время от времени подбрасывает рассказчику острые камушки наспех придуманных деталей. Тот охотно подхватывает их и вплетает в свое, кажущееся ему довольно остроумным, повествование. Оба хохочут.

Мне не до любовных сюсюканий, и не до поз, которые принимают находчивые любовники. Адски болит воспаленный шов, кружится голова… Прошел день лечения, но ни уколы, ни перевязки, ни ковыряние в ране на температуру не подействовали – зашкалилась, она на отметке тридцать восемь. В полусне мелькают обрывки безумных видений…… Куряка, отбросив костыли, толкает какую то древнюю старушку под колеса электрички. При этом он злобно орет, отталкивая безногого, который пытается спасти бабушку… «Отправляйся к своим омам амперам, не мешай мне дело делать».

Старушка падает на колени, молит о пощаде… Электричка уже рядом, гудит, ревет в полный машинный голос…

… Веснушчатый доктор толкает каталку. В ней – две пары ног: отрезанные, в сгустках крови – Генины, и, покрытые язвами, залитые гноем – Фарида. Везет ужасный груз и похваляется: оформился на полставки санитаром, чьи еще ноги доставить к унитазу?

… Петро, подцепив огромным крюком мое ноющее бедро, кричит куда то в потолок: «Вира!» Крюк пробил нарыв, из разреза сочится что то бело красное… Нужно срочно звать на помощь… Просить «такелажника» вытащить крюк!!! Но из горла – хрипы!

… Нефедова, поводя накрашенными глазками, шепчет: «Ты ищешь вора в законе? Хочешь, помогу? Сам себя ищешь, вот что!» И хохочет, выдвигая нижнюю челюсть…

Очнулся от странных сновидений, когда уже стемнело.