«Вон там, – сказал Порк, повернувшись ко мне. – У камня. Дальше тот поворот. Сразу за поворотом развилка».

Порк знал путь, которым мы двигались. Это давало нам кое-какое преимущество. Приближался важный момент. Или наша уловка сработает, или придется скрещивать оружие с противником, превосходящим нас числом.

И вот мы достигли камня, огромного, вросшего в землю валуна на обочине дороги. Остановили лошадей. Одной рукой я опустил шогуна на землю. Очутившись внизу, он что-то сказал, показывая на свой меч. Как воин воина, я его понял без перевода. Меч – часть руки воина. Воин бережет и дорожит своим оружием, как бережет и дорожит рукой. Он просил вернуть оружие.

А почему бы и не вернуть, не сделать шогуну подарок? К тому же пока он меч подбирает, мы выиграем еще миг другой. А нам позарез нужен этот миг…

Я забросил любимый меч вождя в придорожные кусты. И мы тут же припустили лошадей. А сзади уже грохотали копыта отряда джаданов.

Мы промчались поворот, о котором говорил Порк. Добрались до развилки. От основной дороги ответвлялась, ныряя в лес, узкая просека. Мы свернули на просеку. Проехав по ней несколько шагов, я и Апрея соскочили на землю. Порк всадил пятки в бока своего скакуна, мы ударами по крупу отправили за ним своих, «опустевших» лошадей. На слова времени не тратили. Все уже было сказано, обговорено этой ночью.

Ночью же мы и разыграли с помощью короткой и длинной палочек, кому отвлекать джаданов, кому уходить по лесу с Апреей. Отвлекать выпало Порку.

Мы с Апреей притаились за кустами. Сквозь просвет была видна просека. Ждать пришлось очень недолго. Вскоре донесся топот копыт, гортанные крики подгоняющих лошадей джаданов, и мимо нас промчался отряд преследователей во главе с шогуном Изидо.

Лесная просека представляла собой узкую, заросшую тропу, которая вдобавок и петляла. Поэтому мы вправе были рассчитывать на то, что джаданы нескоро смогут увидеть спины беглецов и открыть для себя, что две из трех лошадей пусты. Порк намеревался, если получится, достигнуть, уведя за собой джаданов, какого-то там ручья, загнать лошадей в заросли и дальше уходить джунглями пешком. А встретиться мы должны были уже на землях шогуна Ямото в охотничьей хижине. Хижину ту, следуя указаниям Порка, вроде бы как обнаружить труда не составляло. Надо было лишь топать по большой дороге до скалы, что нависает над округой, взобраться на нее – ну уж не нам, сынам Киммерии, бояться скалолазания – сверху найти выгоревший лес, и сразу за ним стоит то пристанище охотников.

Ну вот, Симур… Пропустив погоню джаданов, дождавшись, пока крики и стук копыт затихнет вдали, мы с Апреей тронулись в путь. Если б джаданы почему-то там вернулись на прежнюю дорогу, мы услышали бы их издали и шмыгнули бы в лес, спрятались бы за камень, залегли бы в траве. Однако не только джаданов, но и никого другого мы так до самой скалы не услыхали и не повстречали.

Представь себе, Симур, но мне не пришлось уговаривать и подгонять лесную женщину – мол, потерпи, сожми зубы, после отдохнем. Она не просила привалов, не валилась на обочину со словами «все, больше не могу, делай со мной что хочешь, но с места я не сдвинусь». И это несмотря на разбитые в кровь ноги, на усталость и на голод. Она шла молча, со злостью и решимостью в глазах. Короче говоря, Апрея – это тебе не изнеженная горожанка, скажем, из тех, что сейчас танцуют на площади. Она – дитя леса, полу-женщина-полузверъ, хоть и выглядит хрупкой. И, клянусь Кромом, такие женщины мне больше по сердцу.

Уже начали сгущаться сумерки, когда мы достигли той самой скалы. Она оказалось не слишком высокой и со множеством уступов, так что я два счета взобрался на ее вершину. И сразу увидел черное пятно сгоревшего леса, за которым, если Парк ничего не напутал, стоит охотничья хижина.