– Ты знаешь, Лизочка, мой отец увлекался собирательством старинных книг? – спросила старушка, не слушая меня. – Однажды он пришел в сильном волнении и рассказал Алексею, сыну наших знакомых, что нашел удивительный документ.

Я была влюблена в Алексея с детских лет, и когда он приезжал к нам, следовала за ним тенью. Ах, Лизочка, тот день навсегда остался в памяти, хотя прошли десятилетия…

…Елизавета Ксаверьевна выпила воды, я помогла ей устроиться поудобнее на подушках и превратилась в слух.

Ночи были по-зимнему холодны, но днем радостная капель стучала по крыше, и снег на тротуарах съеживался и становился ноздревато-черным. Папа Лизы еще упорно не вылезал из шубы, но, приходя домой, уже вносил с собой запах не снега и мороза, а весеннего свежего ветра.

В тот день обед остывал, папа запаздывал, мама сердилась. Наконец в прихожей прозвенел нетерпеливый звонок.

– Машенька! – закричал отец с порога маме, вваливаясь в прихожую как большой лохматый медведь. – Девочки! Маша, Лиза, бегите сюда скорее! Посмотрите, кого я привел!

Лиза выбежала из столовой вместе с мамой: прислуга помогала снимать башлык и шинель высокому военному.

Не веря от счастья своим глазам, Лиза увидела улыбающееся лицо Алексея. Мама уже обнимала его, крестила и смеялась сквозь слезы, папа кричал, что Алексей получил неожиданное разрешение на отпуск, а Лиза поняла только одно: Алексей был – слава Богу! – легко ранен, отозван с фронта на несколько недель, а это означало, что Пасхальные праздники проведет с ними.

В столовую вошли все вместе. Алексей немного прихрамывал после ранения.

– А ты не форси, не форси, зачем палку отставил? – сердился на него папа.

– Не хочу выглядеть хромым старцем Тимуром перед дамами, Николай Николаевич, – смущенно улыбался Алексей. – Ба, Лиза, да вы стали совсем взрослой, – галантный полупоклон всем присутствующим и легкий поцелуй руки. – Мадемуазель, вы сегодня прелестны, очаровательны!

– Алексей имеет в виду, что в последний раз ты не была ни прелестна, ни очаровательна, – колючая кузина открыто строила глазки Алексею, а Лизе хотелось укусить противную Юльку.

Он ей так нравился, просто ужасно! И форма была ему к лицу, и ежик коротко подстриженных волос, и чуть заметные морщинки около глаз. Георгиевский крест вспыхивал каждый раз, когда его владелец наклонялся вперед. Алексей улыбался неуловимым движением губ, внимательно слушая дам, которые засыпали его нетерпеливыми вопросами, но иногда посматривал на Лизу. И когда его быстрый взгляд встречался с Лизиным, девушка начинала тоже непроизвольно улыбаться, заливаясь волной жаркого румянца.

– Я казалась себе неотесанной дурочкой. Маленькой, глупой, неизящной, – шептала мне Елизавета Ксаверьевна в сумерках комнаты, слезы катились по ее щекам, и она быстро и нетерпеливо смахивала их. – За его улыбку я могла бы, не раздумывая, отдать жизнь.

После затянувшегося обеда, когда радостно-взволнованные дамы наконец-то расположились за низеньким столиком с чашечками кофе и отпустили Алексея, папа потащил его в кабинет. Лиза решительно отобрала поднос со стаканами чая у горничной и направилась вслед за ними.

К ночи похолодало, поднялся ветер. Папа закрыл окно, достал толстый кожаный портфель и вынул из него какие-то бумаги, книгу. Алексей присел к массивному столу и углубился в чтение. Слышался только шорох переворачиваемых листов да легкое постукивание молоточков отопления.

– Вы, что же, Ксаверий Николаевич, всерьез считаете, что это подлинный документ? – услышала Лиза негромкий и слегка удивленный голос Алексея немного спустя.

– Несомненно, друг мой, – отозвался папа.