Алексею, наблюдавшему всю эту картину сверху, было очень жалко Людмилу. Бедняжка сжалась на своей полке у окна, и с несчастным видом ожидала, когда говоруны угомонятся. Миле, видимо, давно хотелось спать, но привлекать к себе лишнее внимание, даже чтобы просто разобрать постель, ей явно не хотелось.

Внезапно детина поднялся, и без лишних церемоний покинул купе. Людмила воспользовалась таким случаем, вскочила с места, и лихорадочно принялась стелиться. Дед, оборванный на полуслове, недоуменно щелкал зубами. Поезд остановился.

Пришлось ждать, пока украинские пограничники посмотрят документы. Алексея, волей — неволей, это напрягло. Как ни крути, но паспорт-то у него хотя и был настоящий, только принадлежал другому человеку.

Погранец довольно равнодушно пролистал документ, посмотрел на самого Маркина, о чем-то подумал… Алексей смотрел на него холодно и равнодушно.

«Задержать им меня не удастся», — думал он. — «Сейчас, если что, ударю его в промежность, потом сверху — по затылку. Вещи — брошу. Выйду в коридор — метну во второго перочинный нож. Потом — к дверям. Если нет — разобью окно молотком, и выпрыгну. А там — уйду уж как-нибудь. Мне терять нечего».

Погранец вернул ему паспорт, и взялся за деда. Маркин аккуратно убрал свой драгоценный паспорт в барсетку, а ее положил под подушку.

Пограничники вышли. Людмила вздохнула.

— Все, наконец-то можно спать! — сказала она.

Женщина решительно выключила свет, стянула через голову платье, и нырнула под одеяло.

Алексей отвернулся к стене. Поезд мчался так, что иногда казалось, будто ноги поднимаются выше головы. Под эту качку Маркин вскоре заснул. Снилась ему погоня, кто-то за ним гнался, стрелял, пули свистели где-то в стороне; никакого оружия у Алексея не было, бежал он огородами, с трудом преодолевая заборы, и боялся только одного — чтобы впереди не оказалось такого забора, который ему уже не удастся преодолеть…

Раздался грохот, крик, стон, и Маркина швырнуло из сна в реальность. Из-за такого резкого перехода он никак не мог сообразить — кого нужно бить и куда? Включили свет, и Алексею представилась во всем своем блеске маленькая человеческая трагедия. Когда не знаешь сам — начинать плакать или продолжать смеяться?

Бедолага — менеджер, который все-таки ночевал у себя на полке, упал с нее вниз. Он был пьян, конечно, но он и в трезвом-то виде помещался с трудом на этой стандартной вагонной полочке, не рассчитанной на таких крепышей. Видимо, его качало — качало… А потом швырнуло вниз со всего размаха.

Он упал боком на столик, и теперь Мила ощупывала его ребра.

— Допрыгался! — сурово, и одновременно жалостливо сказала она. — У него два ребра сломано.

— А я? — жалобно спросил дед. — Он ведь и на меня упал.

Людмила осмотрела и деда.

— Одни ушибы! — констатировала она не самый печальный факт. — В санатории залечат… Дешево отделались, дедушка!

— До Феодосии доедете, молодой человек, — сказала Мила основному пострадавшему. — А там вам придется в больницу обращаться.

— Хорошо, — прохрипел детина. — Голова что-то сильно болит.

— Это с похмелья! — не удержался встрять дед. — Похмелиться надо!

Все, сон закончился. Маркин больше так и не уснул. Попробовал аутотренинг… Но сегодня что-то не шло. Людмила перебралась на верхнюю полку, на ее сидел менеджер и громко стонал, а дед бормотал что-то утешительное.

Алексей начал думать о задании. С чего начать? Перед ним, как в компьютерной игре, стоял серый «туман войны». Причем полный и со всех сторон. Надо поселиться, надо где-то крутиться, надо что-то искать, вынюхивать… И при этом не засветить себя.