|
Не зная, кому задать свои вопросы, она переводила взгляд с Сент‑Джеймса на Коттера и обратно, однако выражение их лиц предостерегало ее от излишней торопливости. И все же Коттеру как будто было что сказать. Он ждал, когда Сент‑Джеймс что‑нибудь произнесет и это позволит ему расширить границы откровенности. Но Сент‑Джеймс ограничился тем, что пригладил непослушные волосы, после чего Коттер переступил с ноги на ногу и сказал:
– У меня еще есть дела. Он кивнул головой и вышел из лаборатории, сгорбившись, словно все еще нес чемодан, и устало передвигая ноги. – Как это понимать? – спросила леди Хелен. – Томми будет встречать Дебору в аэропорту? Почему Томми? Почему не ты? Вопросы были резонные. Томас Линли, лорд Ашертон, был старым другом Сент‑Джеймса и леди Хелен, отчасти и коллегой, поскольку последние десять лет служил в отделе расследования уголовных преступлений Нью‑Скотленд‑Ярда. И в том, и в другом качестве он был частым гостем в Чейн‑Роу‑хаус, но когда, спросила себя леди Хелен, он сумел познакомиться с Деборой настолько близко, чтобы встречать ее в аэропорту? Вот так запросто позвонить ее отцу, словно он приходится… так кем же, черт побери, Томми приходится Деборе? – Он навещал ее в Америке, – сказал Сент‑Джеймс. – Много раз. Разве он не говорил тебе? – Боже мой. – Леди Хелен была в замешательстве. – Откуда ты знаешь? Во всяком случае, не от Деборы. А Томми знает, что ты всегда… – Коттер сказал в прошлом году. Думаю, его как отца некоторое время мучили сомнения относительно намерений Томми. Этот сухой немногословный комментарий сказал леди Хелен куда больше, чем если бы Сент‑Джеймс позволил своим чувствам вылиться наружу, и она всей душой рванулась ему навстречу: – Наверно, это было ужасно, я говорю о трех последних годах, когда ее тут не было? Сент‑Джеймс придвинул к себе другой микроскоп и долго, самым тщательным образом стирал пылинку, которая никак не желала подчиниться ему. Тем временем леди Хелен не сводила с него внимательного взгляда, отлично понимая, что уходящее время в сочетании с его проклятым нездоровьем с каждым годом все больше лишали его уверенности в себе как в мужчине. Ей хотелось сказать ему, что он не прав. Ей хотелось сказать ему, что все это его выдумки. Однако это выглядело бы почти как жалость, а у нее не было ни малейшего желания причинять ему лишнюю боль. Стукнула парадная дверь, избавив Сент‑Джеймса от необходимости отвечать. Потом послышались быстрые шаги. Одолеть три этажа без единой передышки и с такой скоростью мог лишь один человек. – Похоже, Сидни вернулась, – произнес Сент‑Джеймс за несколько мгновений до того, как его младшая сестра буквально влетела в лабораторию. – Так и знала, что ты здесь, – объявила Сидни Сент‑Джеймс, целуя брата в щеку. – Мне нравится твое платье, Хелен, – усевшись на табурет, проговорила она вместо приветствия, обращаясь к приятельнице брата. – Новое? Как ты умудряешься выглядеть такой свежей в четверть пятого? – Уж коли мы заговорили о свежести… Сент‑Джеймс не без удивления рассматривал довольно странный наряд сестры. Сидни рассмеялась: – Кожаные брюки. О чем ты подумал? У меня была еще и шуба, но я оставила ее у фотографа. – Не слишком ли тепло для лета? – спросила леди Хелен. – Ужасно, правда? – весело согласилась с ней Сидни. – Меня с десяти часов утра продержали на мосту Альберта в кожаных штанах и шубе. Больше на мне ничего не было. И еще я с шофером сидела на крыше такси 1951 года – не могу понять, откуда берутся такие манекены. Глядел на меня, как извращенец. Ах да, еще немножко au naturel тут, там. Если уж совсем честно, то моего au naturel. |
