|
– Почему нет? – Самым простым объяснением будет показать. – У себя во лбу Карлсен ощутил трепет. – Давай посмотрим, приспособлен ли человеческий ум… Дальше нахлынуло какое то ошеломляющее двойное разоблачение. По– прежнему ощущая себя в Хельбе перед Иерархом, он в каком то смысле напрочь утратил сколь либо конкретное местонахождение. Совершенно ясно было, что Пространство – иллюзия, нечто такое, чего нельзя ни утвердить ни опровергнуть, ни приблизить ни отдалить. Подвисло и Время – точнее, стало условностью, которую можно на выбор принимать или отвергать. Затем последовал подъем, стремление вверх, сопровождаемое наиполнейшей, несравнимой ни с чем свободой. Оставляемый внизу «реальный» мир казался чем то несказанно косным и глупым. Другой же, открывающийся – бесконечным и неизменным (хотя, как ни странно, все так же подернутым лунной дымкой озера). Был он еще и полностью знакомым, словно Карлсен возвращался в него после странствия. Взлет этот также сопровождался неким восторгом, совершенно особого свойства и оттенка (почему то мелькнула мысль о молодом шампанском, где пузырьки – сама жизнь). Как раз в этот момент почувствовалось, что этот странно статичный мир нельзя назвать необитаемым. Он обитался абстракциями – математическими формулами и уравнениями, в сущности, более достоверными, чем оставленный осязаемый мир. Без всякого изумления он понял, что прав был Платон: за «реальным» миром материи стоит вечный мир форм и идей; прав и Пифагор, считавший, что царство чисел содержит ключ к бесконечности. Однако эти формы и символы не были статичны – они были гораздо динамичнее «реальности», поскольку все сообщались между собой, слагая гораздо большую реальность. Между тем, видя, он сознавал, что понимает теперь все, и одновременно, что понимает это не он: он лишь переменная и бесконечно малая величина в этой огромной реальности. И бесполезно пытаться унести с собой в «нор– мальный» мир хотя бы осколок этого понимания: слово «нормальность» казалось чуть ли не до смешного неуместным. Все это время взлет набирал силу, а с ним и «игристый» восторг. И тут, совершенно внезапно, что то остановилось, и он начал снижаться. Жаль: увидеть наверняка предстояло еще многое. Хотя, увиденное уже ответило на вопрос. Во всяком случае, «сознание» возвращалось и чувствовалось, как трепет унимается во лбу. Самый абсурд в том, что «пробуждения», оказывается, и не происходило: то, к чему он возвращался, казалось еще менее реальным, более снящимся, чем мир, который он сейчас покидал. – … ухватывать мир чистой математической формы, – рек Иерарх. Карлсен с замешательством понял, что услышал сейчас конец предложения, начатого непосредственно перед «взлетом», а отлучка в универсум абстракций состоялась буквально в промежутке меж двумя словами. – Это отвечает на твой вопрос? – спросил Иерарх. Карлсен кивнул. – Хорошо. Пора возвращаться. Ты готов? – Да. При этих словах огнистый свет истаял и воцарилась чернильная тьма. Во лбу опять затрепетало, и тело тугим жгутом вверглось в водоворот астрального путешествия. Дремливое тепло сопровождало пробуждение от глубокого сна… Он стоял нагишом на крыше здания в Бауэри, в нескольких футах от восточного парапета. Судя по положению солнца, времени около семи утра – небо выцветше голубое, почти белесое. В бодрящем утреннем свете вид привлекал своей живописностью: Ист Ривер слева, и новый мост Уильямсбург, по которому из Куинза уже вовсю тек транспорт. Ой! Дверь на крышу отворилась и оттуда вышла девушка с бельевой корзиной. Подумал было нырнуть за вентиляционную кабину, но взгляд девушки беспрепятственно прошел сквозь, очевидно не осознавая его присутствия. Он стоял и смотрел, как она сноровисто набрасывает на пластиковую леску белье: полотенца, майку, шорты, миниатюрный лифчик. |
