О нравах релейщиков ему рассказала Юля. Хотя Захар и подоспел вовремя, она успела несколько часов просидеть на своей койке в месте, которое заводские называли между собой «питомником». Часть убежища, разделенная на комнатки-клетушки. В комнатах жили женщины. В неплохих, надо признать, условиях. Их не заставляли работать, их неплохо кормили, они купались чаще других обитателей убежища. Вот только на двери каждой клетушки висел график. График посещения «селекционной группы», отобранной из «цвета генофонда» релейного завода. Самое страшное – что находящихся там женщин все устраивало, и самым большим счастьем каждая из них видела забеременеть. Не потому, что им хотелось детей, а потому что после рождения ребенка срок пребывания в «питомнике» увеличивали в надежде, что получится еще раз. Женщины, находившиеся там, походили на безвольных животных. И не потому что этой воли их лишили, а потому что они сами так захотели. Им было комфортно.

Захар подобного понять не мог. Большая, крепкая община. Есть женщины, есть мужчины. Зачем этот непонятный гарем-для-всех? Селекционная лаборатория, мать ее? Для чего? Неужели нельзя нормально, по-человечески? Глядишь, тогда бы и наладилось все. С другой стороны, сюда же можно было отнести вопрос о процветающем рэкете релейщиков. Ведь было бы гораздо проще сплотиться и совместно добывать необходимые припасы, выбираться на охоту. Нет, все же Батя – больной ублюдок. Чего-то он про себя не рассказал тогда, когда они с Захаром пили в его каморке. Не может нормальный человек так сдвинуться. Хотя… Захар вспомнил Трегубова и его солдат в бункере. Кастовая система, рабы… Если человек изначально с гнильцой, то, получив полную и непререкаемую власть, он трансформируется в животное, движимое одними лишь инстинктами. Животное с извращенной человеческой фантазией, ни больше ни меньше. Видимо, тут такая же ситуация.

– Скоро придем, – старший над следопытами, Денис, тот самый парень, что разговаривал с Захаром ночью, вырвал его из размышлений.

Лесник благодарно кивнул и огляделся по сторонам. Этот район не пострадал при наводнении, но ему крепко досталось от ударной волны, пришедшей откуда-то с окраины. Верхние этажи зданий были разрушены, на проезжей части виднелось несколько перевернутых и отброшенных в сторону машин – колесные диски, покрывшиеся коррозией, выглядывали из высоких сугробов, наваленных на дороге. Если бы не самодельные снегоступы, прихваченные из убежища, пройти тут было бы гораздо сложнее.

Их маленькая процессия повернула, двигаясь к широкой трассе. Восемь человек – пять следопытов, сам Захар, Юля, не отходившая от него теперь ни на минуту, и, как ни странно, тот самый Игорь, который так рьяно протестовал против Юлиного возвращения и всей затеи в целом. Он признал логичность доводов лесника и Павла Евсеевича, извинился и даже вызвался добровольцем. Правда, Захар не видел, где он был во время нападения на броневик, но не сбежал же, не обрыгался в сторонке. Может, и правда попустило.

Сзади раздался какой-то шум, и Захар быстро развернулся, вскидывая дробовик. Ничего, пусто. Просто снег с козырька подъезда свалился. На всякий случай они постояли еще с минуту, ощетинившись стволами, целясь в провал подъездной двери и в оконный проем над ним, но никакого движения там не заметили. И правда снег. Захар поправил ремень и взял оружие удобнее.

Этот дробовик принесла ему Юля. Отблагодарила за спасение, так сказать. Ружье принадлежало Антону, ее дяде. Интересный факт, кстати. Тело отбить у обезьян не смогли, а ствол забрали. Наводит на размышления. С другой стороны – мало ли, как там было?

Что за модель – Захар не разбирался, но тот факт, что к ружью подходили патроны от обреза, его несказанно обрадовал.