Собрав все силы, я вознамерился выйти, но дверь захлопнулась и кто-то запер ее снаружи. Услышав лязг задвигаемого на место
засова, я огляделся в смятении и злобе.
Передо мной был просторный зал с огромной кроватью о четырех столбиках, достойной английского короля, хотя она была убрана
муслином, а не бархатом и завешена сеткой, которую здесь используют от комаров. По, обе стороны от кровати горели свечи. Выложенный
плиткой пол был устлан коврами. Окна фасада действительно стояли распахнутыми настежь, и я вскоре понял почему: не пройдя и десяти
шагов, я оказался у балюстрады, за которой простиралась пустота — там не было ничего, кроме высокого обрыва над узким берегом моря.
— Не желаю проводить ночь здесь, — пробормотал я, — и если мне не будет предоставлена кушетка, я отправлюсь пешком в город.
— Объясни мне, как это возможно — не любить удовольствия? — спросила Шарлотта, нежно подергивая меня за рукав. — Тебе ведь
наверняка жарко в этих жалких одеждах. Неужели все голландцы одеваются так?
— Прикажите замолчать этим барабанам, — взмолился я, — их бой невыносим!
Звук словно проникал сквозь стены. Теперь он казался мелодичнее, менее раздражающим, но все равно впивался в душу, словно
крючками, и тянул за собой, против воли вовлекая в некий воображаемый танец.
Не помню, как я оказался на кровати рядом с Шарлоттой, — почувствовал только, что она стягивает с меня рубашку. На столике в
нескольких футах от нас стоял серебряный поднос, а на нем — бутылки с вином и тонкие бокалы. Шарлотта встала и направилась к столику.
Налив полный бокал бордо, она принесла его мне и сунула в руку. Я хотел швырнуть бокал на пол, но она не позволила.
— Петир, выпей немного — только для того, чтобы заснуть. — Она смотрела мне прямо в глаза — Ты волен уйти, когда пожелаешь.
— Ложь, — возразил я, чувствуя на себе чужие руки и чужие юбки у ног.
В комнате неизвестно как оказались две величественные мулатки, обе исключительно красивые и соблазнительные в своих отглаженных
юбках и кружевных блузках. Они бесшумно двигались в тумане, который, казалось, окутал все вокруг, — сначала взбивали подушки,
расправляли сетку над кроватью, а затем принялись стягивать с меня одежду. Настоящие индейские принцессы с темными глазами, длинными
пушистыми ресницами, смуглыми руками и полными невинности улыбками.
— Шарлотта, я этого не потерплю, — попытался было я возразить, но она поднесла к моим губам бокал с вином, и, едва я выпил, у
меня снова все поплыло перед глазами. — Шарлотта, зачем, зачем все это?
— Ты ведь не откажешься познать удовольствие, — прошептала она, ласково проводя рукой по моим волосам. — Я говорю серьезно.
Послушай, ты должен непременно испытать его и удостовериться, что можешь без него обойтись, если ты понимаешь, о чем я говорю.
— Нет, не понимаю, Я хочу уйти.
— Нет, Петир. Не сейчас, — сказала она так, словно разговаривала с ребенком.
Шарлотта опустилась на колени и посмотрела на меня снизу вверх. Я увидел, как плотно сжаты в декольте ее груди, и мне захотелось
освободить их.
— Выпей еще, Петир, — предложила она.
Барабаны и рожок играли теперь медленнее и мелодичнее, что-то вроде мадригалов, хотя по сути своей музыка оставалась дикарской. |