А все же… Сашка уверенно вел машину и что-то говорил. А я все не переставала удивляться. Откуда эти властные нотки в его голосе? И откуда спокойные четкие ответы из трубки телефона? Таким я своего друга еще не видела… таким я его не знала. Вопрос на засыпку — а хотела ли знать? А Сашка тем временем закончил говорить, вернее, отдавать приказы. Обернулся ко мне, сказал:

— Ты почему притихла-то?

— А ты как думаешь?

— Я не собираюсь гадать, Катя. Если тебя что-то мучает, тебе лучше сказать это вслух. И сейчас. Ты же не хочешь, чтобы нас с тобой разделяли недомолвки?

И я сказала, не осмеливаясь смотреть ему в лицо:

— Ты не веришь, что это Анри?

— Не верю, — твердо ответил Сашка. — Но много кто в инквизиции верит. И это хорошо. Не будут мешать нам работать.

— Но ты тоже из…

— … инквизиции? Конечно. И я уже это говорил, ты просто пропустила мимо ушей. Ты вообще много чего не замечаешь, чего не хочешь замечать. Так удобно, я понимаю. Но себе подобных проколов позволить не могу. Я просто хочу, чтобы ты жила. С остальным мы разберемся позднее.

— Ты… машину останови!

— Нет! Я с удовольствием привезу к тебе позднее Ли, чтобы она с тобой поговорила, но пока ты будешь меня слушаться. Потому что это единственный способ для тебя выжить. На что ты рассчитываешь со своими детскими обидами? Да и к чему они? Что-то изменилось? Я перестал тебе быть другом? Я желаю тебе зла? За тобой перестали охотиться?

— А ты… ты что об этом думаешь?

— Давай оставим на потом все, что я об этом думаю. Меня больше настораживают слова твоей тетки… в той части, что мы не можем ей помочь. Как будто она знает, что…

— … мы не успеем? — тихо прошептала я. И поняла, что сама чувствовала так же.

А машина подпрыгивала на выбоинах старой дороги, но мне не было ее жаль. Ничего не было жаль. Как и в день смерти родителей я уже почему-то знала, что ничего не изменю. И когда Сашка остановил автомобиль на площадке перед многоэтажкой, рванулась из машины. А вслед мне полетел его окрик. Ничего не слышу. Ничего не хочу знать. Забыв как дышать, я летела по истертой лестнице, не в силах дожидаться лифта… всего лишь пятый этаж, пятый.

Позвонила в дверь, не дождавшись ответа, дернула ручку и удивилась, когда эта дверь так легко открылась. Я в удивлении застыла на пороге: передо мной стоял неизвестный мне мужчина и тихо что-то шептал. Что:

— Лучше не надо. Не ходите туда…

За спиной раскрылись двери лифта, а я все стояла вот так и смотрела на незнакомого мне человека и его не видела. Ничего не видела. Я лишь хотела туда… несмотря ни на что хотела. Прямо сейчас!

— Не надо, Катя, — подоспел на спиной Саша, прижал меня к себе и, судорожно вцепившись в его куртку, я поняла, что спешить уже некуда…

Из рода Алиции осталась только я.

Прокляты? Мы все прокляты?

Саша что-то говорил, ему-то что-то отвечали. Меня трясло в железных объятиях. Я ничего почти не успела увидеть, но чувствовала… этот специфический запах с ноткой железа. Этот запах, который теперь меня будет преследовать всю жизнь. А еще чувствовала… звериным инстинктом чувствовала эту особую ауру… Смерти. Тяжелой смерти.

Меня так же убьют? Долго и мучительно?

— Я хочу ее увидеть, — прохрипела я, даже не надеясь, что меня услышат. Но Саша услышал, перестал что-то говорить стоявшему перед ним мужчине и ответил твердым:

— Нет.

— Пожалуйста…

— Нет.