— Я не могу так. У нас ребенок. Пойми.

— Понимаю. Гонишь?

— Не могу… сил нет тебя прогнать.

— А у меня сил нет уйти. Не бойся… я не буду ничего требовать. Я не буду рвать тебе сердце. Я не буду вас разлучать…

— Он согласен, чтобы ты остался… но под одним условием. И ты знаешь каким. Прости… прости, мой родной…

И пальцы дрожат, когда я ему протягиваю украшенный сапфирами ошейник.

А он все так же улыбается. И я жадно вглядываюсь в его лицо, стараясь запомнить каждую его черточку … ведь таким я его больше не увижу.

Саша приехал с самого утра: в часов так восемь, я еще и глаза продрать толком не успела. Всю ночь почти не спала, задремала лишь под утро, а все равно мучили странные сны. Едва живая спускалась по лестнице за дозой живительного кофе и старалась не думать ни об Анри, ни о его предательстве, ни о вампирах вообще. Нафиг все! Были размышления поинтереснее…

Солнышко, вижу, на улице. Подглядывает сквозь занавески, красит дубовые панели на стенам симпатичным медом. И глазки режет так, что ничего уже не хочется.

Мои сны. Откуда? Всю меня мучили какие-то странные обрывки, которые больно уж походили на воспоминания. Ласковый рассвет, мягкость простыней, крепкие объятия… маленький домик у берега моря. Шелковая радость счастья, когда на тебя смотрят с такой ошеломляющей любовью… это было так давно. И особенно этот последний обрывок. С ошейников.

Это было так недавно. И это было совсем неправдой.

Очередная выдумка моего слишком яркого воображения.

А если нет?

И так хотелось, чтобы это было правдой. Лучше уж этот незнакомец с темными глазами, чем Анри… лучшее влюбленность в кого-то из сна, чем…

Вспомнив, как недавно хотелось любви вампира, я передернулась. Все же во всем случившимся есть доля и моей вины. А говорят же умные люди, любопытство кошку и погубит… меня и погубило. Так что теперь неча на зеркало пенять… и ныть неча. Все равно ныть некогда.

А лестница казалась бесконечной… Отчаянно зевая и пытаясь выкинуть из головы сонную дурь, я шла и шла вниз, почти не замечая настойчивого звонка в дверь. Что в этом доме кроме меня открыть некому?

Открыть было кому: что-то там скрипнуло, и к двери проплыла бодрой походочкой Маман. Ей, видимо, спалось хорошо. Открыв дверь, Маман дернула плечами, распахнула широко створку, буркнула:

— Ты, верно, к Катьке? — и пошла себе дальше, оставив гостя так и стоять на пороге.

Впрочем, гостя я ждала, потому особо и не удивилась.

— Хочешь кофе? — спросила я, доковыляв, наконец-то, до кухни. Ну почему эти проклятые часы тикают так громко?

И почему мне так отчаянно кажется, что у меня похмелье? Хотя я вчера даже и не думала пить…

Сашка? Сашка сам дорогу найдет, чай не маленький.

Сашка нашел. Нарисовался в дверях кухни, когда я уже запустила автомат экспрессо. Прислонился спиной к косяку двери и спокойно так, рассудительно сказал:

— Первая чашка моя.

— Обойдешься, — буркнула я.

— Ну и ты как с гостями разговариваешь?

— Незваный гость хуже татарина, — беззлобно ответила я. — Тебе как, черный?

— Черный. Кать, ты как?

Неожиданный вопрос как плетью по плечам огрел. А еще больше ласковый тон, которого я от Сашки ни в жизнь не слышала. И сразу же стало нечем дышать, глаза наполнились слезами, а горло сжало от боли… Ну почему они вот все так… только начнет заживать, как плюх на рану соли, да побольше? Ну сглупила я, бывает… со всем бывает.

— Ничего… переживу…

— Ли сейчас не может приехать.