– Я бы не стал ей доверять, – проворчал Бласкес. – И отпускать от себя до свадьбы – тоже.

Обращение к королю он опускал, а тот не обращал на это ни малейшего внимания. Закралось подозрение, что, когда они вдвоём, общаются ещё неформальней.

– Считаете меня преступницей, сеньор Бласкес? – не удержалась я.

– Разумеется, – процедил он, не приняв мой насмешливый тон. – Все, кто идут против воли нашего короля, – преступники.

– Уго. – Теодоро закатил глаза. – Не стоит ожидать от столь юного создания, что она будет выполнять в точности мои указания. Нужно быть к ней снисходительнее. Душа моя, позволишь себе лишнего, позволим и мы. А пока, Уго, убери всё лишнее из артефакта. Оставь только метку и сигнал. Это уже не просьба, а приказ.

Бласкеса скособочило, словно он внезапно осознал, сколь дурно пахнет и весь этот массив запахов обрушился одномоментно на его нежный нос.

– Слишком вы добры, Ваше Величество, – заявил он, но тем не менее убрал лишнее из артефакта перед тем, как надеть его мне на руку.

Металлическая полоска с шипением сомкнулась, и по ней зазмеился синий огонёк.

– Это чтобы желания не появилось самостоятельно снять, – буркнул Бласкес в ответ на укоризненное хмыканье Теодоро. – О вас же забочусь, Ваше Величество. Я бы вообще эту куколку для сохранности в тюрьму разместил. Оттуда она точно никуда не денется.

Теодоро рассмеялся, показав, что оценил шутку. У меня же появилась уверенность, что Бласкес не шутил, говорил именно то, что думал. Что поделаешь, в отношениях у нас была полная взаимность: с обеих сторон отвращение, временами переходящее в ненависть.

После этого у меня приняли клятву и наконец разрешили убраться из дворца, последнее я сделала с превеликой радостью. Даже вызывать собственный экипаж не стала, воспользовалась статусом невесты и затребовала королевскую карету, которая довезла меня до особняка Эрилейских.

Моему появлению действительно обрадовались. Экономка, так та вообще чуть ли не ворковала надо мной, выясняя, что я буду на ужин. Наверное, получила письмо от сестры, с которой мы сцепились в замке и которая решила, что со мной лучше дружить, о чём и написала. Я выразила желание поужинать чем то лёгким и у себя в комнате, куда сразу направилась.

Она оказалась вычищена до блеска, и даже цветы в вазе стояли на туалетном столике, как тогда, когда я была здесь в последний раз и когда надо мной хлопотала Эсперанса. Почему то именно о ней здесь вспомнилось. Всё таки вина её была куда меньше, чем вина Эмилио. Можно сказать, Эсперанса по своему меня любила и по своему желала мне счастья. Нельзя же ждать полной адекватности от того, кто настолько придавлен флёром? Фактически, Эмилио просто использовал её, как инструмент, и сломал, когда нужда в ней исчезла. И стало мне настолько жаль покойную горничную, что даже слёзы на глаза навернулись. Я всхлипнула, а затем и вовсе разрыдалась.

– И это герцогиня! – раздался надо мной презрительный возглас. – Ревёт, как какая то жалкая служанка.

Я подняла голову и увидела Катю, которую, похоже, опять притянуло ко мне. Надо признать, выглядела она блестяще. Боюсь, я так не выглядела даже до аварии, а что уж говорить после.

– Хочу и реву, – огрызнулась я, шмыгнув носом. – Тебе то что?

– Ты портишь мою репутацию, а с ней и репутацию всех Эрилейских.

– Никто меня сейчас не видит.

– А когда увидит, у тебя будет опухшая физиономия, поэтому все поймут, что ты ревела, – безжалостно продолжила Катя.