– Сиятельные не рыдают никогда. – Тут она заметила бласкесовский артефакт. – А это что за ограничитель? Кто посмел?
Она от злости даже более материальной стала. И вообще, что то в ней неуловимо изменилось и я сейчас не про внешний вид. Я покрутила браслет, показывая переливы огня, которые с уходом из дворца ничуть не потускнели, и сообщила:
– Бласкес боится, что я сбегу от своего счастья.
Катя побледнела так, что этого невозможно было бы не заметить, даже если очень стараться.
– Неужели Теодоро потребовал, чтобы ты вышла за придворного мага? – ломким от ужаса голосом спросила она. – Как он посмел? Тётя никогда бы на это не согласилась. Бласкес не мог претендовать на мою руку по праву рождения.
– Он и не претендовал. Претендует сам Теодоро. Нас даже один раз в храме успели благословить.
– Теодоро? – удивлённо протянула она, совершенно успокоившись, и мечтательно заулыбалась. – Неожиданно. Он же планировал присоединить Теофрению?
– Подозреваю, в его планах ничего не изменилось, разве что увеличилось время реализации. Пришлось внести некоторые поправки.
Я покрутила на руке артефакт, который чувствовала, как нечто очень раздражающее. То ли, потому что напоминал о Бласкесе, то ли потому, что любая магия придворного мага была аллергеном для меня. От Кати моё движение не укрылось. Она зло поджала губы и неожиданно спросила:
– А где тётя?
Я чуть было не выдала, что доньи Хаго больше нет остановилась буквально в последний момент, сообразив, что в браслете могли быть и подслушивающие заклинания. Ладно, если просто решат, что я сама с собой разговариваю – Бласкес и без того уверен, что у меня не всё в порядке с головой. А вот если узнают, что донья Хаго не появится ни при каких условиях, мои нынешние проблемы могут сильно вырасти и видоизмениться. Поэтому я решила говорить так, как если бы меня слышали король и придворный маг.
– Понятия не имею. Бласкес уверен, что она хочет что то выгадать, не показываясь никому на глаза.
– Мне нужно с ней посоветоваться. Срочно. – Было странно видеть себя прежнюю. И всё же это была не совсем я – слишком жёсткое было выражение глаз, я никогда себя не видела такой в зеркале. – Происходит нечто, чего не должно было случиться.
– Ничем не могу помочь, – злорадно ответила я. – Донье Хаго сообщили о том, что я вернулась, но у неё нашлись дела поважнее, чем появиться на помолвке племянницы.
– Я тоже не могу до неё достучаться, – неожиданно бросила Катя. – Похоже, собственные интересы она поставила выше семейных.
Она угрюмо смотрела в стену сквозь меня. Между бровей залегла морщинка, а губы Катя сжала, сделав их настолько тонкими, что они почти пропали.
– Получается, раньше ты с ней свободно беседовала? – уточнила я, вспоминая как донья Хаго при первой нашей встрече участливо интересовалась, позаботятся ли о племяннице. Да они обе врут как дышат. Та то понятно – фамильяр, а эта? Или если о чём то умалчиваешь, враньём это не считается?
Катя дёрнулась, сообразив, что проболталась, потом высокомерно задрала голову и бросила:
– А как ты думала? Не могли же единственную Эрилейскую оставить без присмотра? Я слишком большая ценность, чтобы про меня забыть. Разумеется, тётя всегда готова дать мне совет. Точнее, была готова до недавнего времени. Она перестала отвечать.
– Возможно, решила, что ты больше не ценность, и передумала тебя возвращать?
Катя засмеялась так, словно я сказала что то очень забавное.
– Донья Хаго связана клятвой, – сказала она, когда немного успокоилась. – И она не может причинить мне вред.
– А мне может?
– Разумеется, – уверенно ответила она. – Ты не настоящая Эрилейская. |