Снилась мне сестра, ставшая совсем маленькой, крошечной, скорей дочкой. Я нес ее по улицам Нью-Йорка под мышкой, как котенка, но, пока делал некоторые покупки, – вещи неясные, просто в виде громоздких пакетов, – она мне все больше мешала: под той и под другой рукой ей было тесно. Я бросил ее в Ист-Ривер, она обернулась рыбой. Глупый бессмысленный сои.

Проснулся без боли, застав быстрый закат. Что-то твердое, маленькое стукнуло в грудь, когда я вставал. Я опешил, потом вспомнил. Чувствовал голод. Рубашка высохла. Спустившись вниз, обнаружил пустой бар, кроме хозяйки. Она курила «Джи Сам Сой», запах гвоздики смешивался с корицей и камфорным деревом. Подняла глаза от переписыванья чего-то из маленькой книжки в большую, спросила:

– Вы долго пробудете?

– О, – сказал я, подумывая об отъезде, – о, до после послезавтра.

Она, видно, не поняла глупого намека. И сказала что-то вроде «слишком поздно».

– Почему слишком поздно?

– Я сказала tulat. В день после для после дня завтрашнего конкретный опытный работник будет нести у себя на плече некую ношу на некой палке, поддерживая ее другой палкой, переброшенной через другое плечо.

– Простите?

– На этом примере, – сказала она, улыбнувшись теперь, – нам в школе когда-то показывали, что в английском языке нужно слишком много слов, чтобы сказать очень простые вещи. На моем языке, именуемом бахаса, хватит всего трех.

– Правда?

– Tulat tukag tuil. Tulat: слишком поздно послезавтра и так далее. Tuil: слишком трудно нести и так далее. Может быть, так вы запомните эти слова.

– Но я не предполагаю никакой возможности испытывать когда-либо необходимость…

– При чем тут предположение?

На это нечего было ответить. Она собрала свои книжки, а потом сказала, как бы лишь для смягченья того, что могло показаться отпором моей юной дерзости:

– Доктор Гоици приглашает вас с ним пообедать. Сказал, в любое время с шести тридцати. В «Пепегелыо».

– Кто такой доктор Гонци, откуда он знает, что я здесь, зачем приглашает меня, где…

– Сколько вопросов. «Пепегелыо» рядом, за Толпин-стрит. Доктор Гонци сказал, что сегодня уже с вами виделся. Заходил сюда выпить. У него создалось впечатление или что-то вроде. Здесь это называется uspijtelijtet. Он обидится, если вы не придете. Нехорошо обижать доктора Гонци.

Она кивнула и пошла в кабинетик за стойкой. Открыла дверь, вырвался едкий дым, словно смесь от астмы, послышался разговор, звяканье тихой выпивки. Вошла и закрыла дверь.

Таким образом, я шел по Толпин-стрит, вынюхивая чеснок и горячее масло. Лавки, кино, лавки, лавки. Кто же такой доктор Гонци? Ученый студень? Едва ли… Но кем-то ведь он должен быть. На ходу я услышал с темной боковой улочки карканье как бы попугая: «Крааааааа-ах», – а потом говор Нового Южного Уэльса: «Ellow, Cocky». Постой, «пепегелью» должно означать «попугай», правда? Я пошел вниз по улице, дошел до четкого запаха жареной рыбы, и правда, там был ресторан. Маленький открытый дворик с полудюжиной столиков, на них стеклянные подсвечники, кусты в кадках.