– Мне такой разговор не нравится.
– Говорю, как хочу.
– Только не со мной.
Мы уставились друг на друга, распознав чистейший симулякр первой супружеской ссоры. Судьба, или ход событий, или маниакально экономная природа (эксцентричная, полагаю, идея) воспользовалась нашими вытаращенными глазами и открытыми ртами, обратив все это в реакцию на новый звонок в дверь. У школьного приятеля, с которым я обычно жил, был колли, который вполне дружелюбно брал в пасть голову сиамской кошки. Однажды при мне он зевнул, увидал рядом кошку и, поскольку пасть уже была открыта, признал весьма удачной возможность заодно забрать в нее кошкину голову. Действительно, редкий случай экономности. Так или иначе, в дверь звонили, и после банальных реакций можно было сделать одно – пойти открыть. Я спустился с сильно бившимся сердцем и пр., она следом за мной.
Личность у дверей была нам обоим знакома. Катерина воскликнула:
– Доктор Фонанта, ох, доктор Фонанта!
Для меня – студень, но также и тот, как теперь стало ясно, кого я видел до отъезда на Каститу. Имя Фонанта вызвало фонтан воспоминаний: нью-йоркская столовка, хромой мужчина, диктовавший на магнитофон заметки о французской истории, о французском крестьянском супе. Он был без шляпы, на костылях, без перчаток, демонстрируя целлулоидную руку. Позади него, притершись к бровке тротуара, стоял длинный отполированный «Ориген-70» с громилой водителем за рулем. С французским выговором, таким же, как я теперь слышал, каким диктовал в Нью-Йорке и загадывал загадки здесь, в Гренсийте, ближе к концу моего уличного представления, он с мягкой куртуазностью проговорил:
– Я счел за лучшее зайти.
– О да, о да, доктор Фонанта, заходите, доктор Фонанта.
Он впрыгнул в дверь, Катерина его усадила в кресло в гостиной, суетясь так, словно он должен был, по ее мнению, сидеть средь ковров со скамеечкой под ногами. Она явно придерживалась высокого мнения о докторе Фонанте. Для меня возникла масса новых загадок, над которыми придется потрудиться.
– Сначала в Нью-Йорке, – сказал я, – потом здесь, теперь здесь, я хочу сказать, в доме…
– Да, да, отлично помню. Я в тот вечер читал лекцию в Колумбийском университете. Кстати, вы брат Катерины, должно быть. – Лысина его сверкала на потолок, а глаза на меня. Над искалеченным телом умное доброхарактерное лицо. Но я помнил, поэт он дрянной, значит, не так умен. Катерина сказала мне, ему, нам обоим:
– Как вы, где…
– Мне нанес визит инспектор Препаратис, – сказал доктор Фонанта. – В сопровождении мотоциклистов, весьма впечатляюще. Что-то насчет сообщения от моей секретарши. У меня, разумеется, нет сейчас секретарши. Только Умберто в машине. Инспектор хотел выяснить, что им, полиции, следует делать с этим сообщением. Рассуждал о невероятности, о том, какой все это вызовет смех, и так далее. Я сказал, что па основании полученной информации, сколь бы безумной она ни казалась, вполне можно действовать, но, видно, он усомнился. Вопрос в том, чтоб дождаться, пока серьезные большие люди в управлении уяснят широту рамок серьезности.
– Значит, аэропорт остается закрытым, – сказал я. – О боже.
– Я хочу сказать, – сказала Катерина, крепко держась за стул в этом мире, где столько разумных законов зависло на время, – как вы друг с другом познакомились.
– Тут было много всякого, – улыбнулся доктор Фонанта. – Вопросы и ответы, покойный художник по имени Сиб Легеру, бедный лев-нелев доктор Гонци.
– Сиб Легеру, – сказал я. – Вы точно знали, где находятся его произведения. Зачем меня заставили тратить время па поиски?
– Ах, так это была трата времени? Интересно. |