— Господин, нас ждут, — прошептал он мне на ухо, и я с неохотой выпустил из рук талии тоже слегка разомлевших Голицыных. Извинившись перед ними и заверив, что обязательно вернусь, я пошел за Гвоздевым.

— Я гляжу, вовремя? — улыбнулся тот, покосившись на меня, когда мы уже отошли достаточно далеко от стола.

— Очень вовремя, — согласился я.

— Ну, не думаю, что их отец против такого. Скорей — за!

— Ага, и сразу под венец? Ну его нафиг!

— Господин, — вновь улыбнулся Гвоздев, — вы не совсем правы. Можно говорить прямо?

— Говори, — разрешил я, заинтригованный таким началом.

— Трубецкой, конечно, будет рад, если вы возьмете в жены кого-нибудь из его дочерей, — продолжил мой собеседник, — но настаивать он не будет. Сейчас не шестнадцатый век, и девственность, извиняюсь, уже не такой штучный товар. Конечно, надо соблюдать определенные приличия, но сейчас нравы сильно изменились.

— Как интересно… — протянул я. — Трубецкой тоже так думает?

— Практически все так думают, — пояснил Гвоздев. — Нет, есть, конечно, несколько родов, главы которых придерживаются твердых и замшелых моральных устоев, но их мало. Кстати, один из этих родов — Годуновы. — После этих слов он как-то слишком внимательно посмотрел на меня.

— А что это ты так на меня смотришь? — усмехнулся я. — Если мы уж затрагиваем такие откровенные темы, то я не собираюсь с ней… Мне этого не надо. Тем более, все равно этот род — мои враги, и, в конце концов, моя месть завершится.

— Рад слышать такие слова, господин! — удовлетворенно кивнул Гвоздев. — Это очень правильно!

Тем временем мы покинули зал и в сопровождении ждавшего нас у дверей слуги отправились в путешествие по местным коридорам, которые оказались весьма запутанными. Но вскоре мы очутились в просторном кабинете (я бы даже назвал это гостиной). Камин, в котором уютно потрескивали дрова, пять кресел, расставленных перед ним полукругом, тихая классическая музыка, льющаяся откуда-то сверху, — разительный контраст по сравнению с бальным залом. Перед креслами стоял длинный приземистый столик, заставленный разноцветными бутылками и бокалами.

Два из пяти кресел были свободны. В оставшихся сидели Трубецкой и Голицын, а вот пятое занимал неизвестный мне человек — крепко сбитый мужчина дет шестидесяти с холеным лицом и каким-то пронизывающим взглядом холодных голубых глаз.

— Еще раз приветствую тебя, Веромир! — Трубецкой поднялся с кресла. — Садись. И ты, Павел, тоже, — обратился он к Гвоздеву. — Наливайте сами себе, что нравится: все мы здесь равны…

После того как Гвоздев налил себе виски, а мне вина, мы устроились в креслах, и после небольшой паузы Трубецкой продолжил:

— Позволь представить тебе, Веромир, нашего союзника: Демидов Анатолий Сергеевич. Глава рода Демидовых.

Незнакомый мне человек встал с кресла и кивнул мне. Я ответил ему кивком.

— Анатолий, это тот самый молодой человек, о котором я говорил. Возродившийся Великий род.

— Что ж, рад познакомиться, Веромир! — Голос у Демидова был приятным, но взгляд — холодным.

Да… серьезный мужчина.

После того как мы устроились в креслах, Трубецкой вновь заговорил:

— Веромир, Анатолий давно собирался примкнуть к нам, но сейчас он все решил для себя. Сегодня мы принесем общую клятву, скрепляющую наш союз. Надеюсь, ты не против?

Я растерянно посмотрел на Гвоздева, который, судя по всему, тоже был удивлен, но, тем не менее, он проговорил:

— Уважаемые господа, на самом деле для нас это новость. Что это за клятва? И почему нас не предупредили?

— Клятва — это не просто слова, — заметил я, поддерживая своего дипломата и скрывая поднимающееся во мне раздражение.