|
Одновременно была организована и пропагандистская кампания, в ходе которой те же газеты печатали покаянные обращения бывших левых эсеров о недопустимости выступления против большевиков в условиях классовой борьбы. В целом официальная версия выстраивалась так, что именно эсеры задумали коварные планы, но они не нашли поддержки в матросской среде, и, таким образом, матросы чуть ли сами не сорвали их эсеровские происки. Разумеется, это была не вся правда. Какую бы работу левые эсеры ни вели, успех её целиком определялся обстановкой на флоте и настроениями матросов. К этому времени Советская Россия потеряла все флоты, и «погода» всего флота окончательно стала создаваться на Балтике. Балтийский флот, пережив потерю своих военно-морских баз из-за Брестского мира и связанный с этим мятеж Минной дивизии, в вопросах комплектования и в бытовом отношении был, по сути, предоставлен самому себе. Власти, обнаружив, что революционный авторитет моряков, завоеванный ими в 1917 году, имеет тенденцию проявляться в антибольшевистских выступлениях, предпочитали не трогать их, лишь бы они не активничали в политике.
Отметим, что среди тех матросов, которые ночью ворвались в казармы 2-го флотского экипажа и арестовали заговорщиков, были и молодые матросы с кораблей Минной дивизии. Председатель Совнаркома Союза коммун Северной области Г. Е. Зиновьев, выступая на заседании Петроградского Совета 16 октября, так говорил о «перевоспитавшихся» матросах Минной дивизии: «Они поступали всегда с определённой серьёзной рекомендацией как от профсоюза или политической партии, или крестьянского комитета бедноты. Конечно, я не говорю, что все они поголовно ангелы, но громадное большинство до сих пор выполняло долг, который они брали на себя». Г. Е. Зиновьев даже поставил матросам Минной дивизии в заслугу подавление «мятежа Минной дивизии». В целом же попытка противопоставить «новые» матросские кадры старым, в связи с мятежом 2-го Балтийского флотского экипажа, была вызвана лишь сиюминутным положением дел и поэтому сразу же вошла в противоречие с долговременным фактором, отложившимся в общественном сознании, – признания высокой роли матросов в революции. Это признание было особенно значимо в свете приближающейся первой годовщины Октября. Поэтому уже на следующий день на массовом матросском митинге в Морском корпусе, куда прибыло до десяти тысяч революционных матросов (зал не мог вместить всех желающих), это сыграло важную роль. В своей речи на митинге Г. Е. Зиновьев не только не вспоминал об измене «новых кадров», а вообще как мог умалял вину 2-го флотского экипажа и откровенно заигрывал с матросами, всячески превознося их роль как «красы и гордости» российской революции.
Отметим, что большие «круги» по России после выступления 2-го Балтийского флотского экипажа пошли именно из-за высокого революционного авторитета матросов. Петроградский обыватель считал, что выступление 2-го флотского экипажа могло произойти только в защиту идеалов 1917 года. Поэтому обыватель и воспринимал малейшее выступление матросов (как недавней главной опоры советской власти) против этой власти, как свидетельство ее непрочности. Вместе с тем положение обостряла и проводившаяся в это время политика красного террора (официально действовала со 2 сентября до 6 ноября 1918 года). Как всегда, на всяческие колебания тыла особо болезненно реагировали на фронтах. Именно поэтому фронтовые армейские комиссары (Б. П. Позерн и другие), которых очень раздражала вызывающая независимость и привилегии матросов, не были склонны к компромиссам и требовали воспользоваться ситуацией, чтобы полностью ликвидировать матросскую вольницу. Отношение большевистского руководства к выступлению матросов выразил прибывший в Петроград Троцкий. На митинге мобилизованных красноармейцев и матросов, собравшем 19 октября свыше шести тысяч человек в Народном доме, он заявил: «Знайте, товарищи, что, когда нам сообщили о восстании моряков в Москве, – мы ответили, что это дело рук англичан, французов, американцев и японцев, или же белогвардейцев и левых социалистов-революционеров». |
