Я тяжело упал на бок, вскочил (попробуйте‑ка сделать это с одной ногой и со скованными за спиной руками!) и бросился бежать.

Я знал, что первому легавому потребуется минуты полторы‑две, чтобы открыть дверцу, которую блокировало скорченное тело его напарника. Он мог, конечно, выбраться из машины через пассажирскую дверцу, но на это потребовалось бы еще больше времени.

Полутора минут мне было достаточно.

Я припустил по Амстердам‑авеню, а потом стал кружить, сворачивая то налево, то направо, пока не оказался возле Морнингсайд‑парка. Немногочисленные свидетели моего стремительного бегства вели себя как настоящие ньюйоркцы – так, словно ничего особенного не происходило. Растерзанный, плачущий мужчина в наручниках что было духу несся по тротуару, но никто даже не повернул головы, чтобы проводить его взглядом. Никто не обратил на меня внимания, даже когда я пробегал мимо Колумбийской юридической библиотеки, хотя, казалось бы, уж там‑то люди должны быть наделены большим чувством гражданской ответственности.

На вершине холма я приостановился, наскоро отдышался, с жадностью глотая морозный воздух, а потом бросился по лестнице вниз. Несколько раз я поскользнулся на широких заснеженных ступеньках и едва не полетел головой вперед (если бы это случилось, я бы наверняка сломал себе шею), но каким‑то чудом мне все же удалось сохранить равновесие. Я бежал и бежал, пока не оказался в парке, возле баскетбольных площадок, где мог чувствовать себя в безопасности. Погони за мной не было, и я вздохнул с облегчением. Е‑мое! Кажется, мне действительно удалось удрать.

Рассмеявшись в голос, я проделал несколько танцевальных па. Я убежал! Спасся! Убежал от «легавого Пита» и его свиноподобных приятелей!

– Ублюдки гребаные! – в восторге заорал я.

Да, я убежал от полицейских, но происшествие совершенно неожиданно разбудило во мне страх Божий. Черт побери, я был на волосок от того, чтобы потерять свободу! И самое худшее заключалось в том, что мое имя фигурировало в полицейских ориентировках. Мое настоящее имя… Будь проклято долбаное ирландское проклятье! Из‑за пристрастия к бутылке я едва не загремел за решетку!

Углубившись в парк, я вскоре отыскал какого‑то типа, у которого был лишний четвертак и который оказался настолько любезен, что набрал за меня номер в автомате. Он был неплохим парнем, этот шестидесятилетний, костлявый старикан; к сожалению, он закидывался какими‑то транквилизаторами, но иметь с ним дело было приятно. Мой вид ему не особенно понравился, но поскольку я был в наручниках, он решил, что отпетым негодяем я быть не могу. Когда через полчаса за мной приехал Рамон, я первым долгом попросил дать моему знакомому двадцать баксов, что он и выполнил, на задавая лишних вопросов.

Потом мы с Рамоном поехали к нему в пентхаус. Там его парни сняли с меня наручники, на что ушло не больше пяти минут.

– Давненько мы с тобой не виделись, – сказал Рамон, когда его ребята уехали и мы остались одни. Я сидел на диване и потягивал горячий шоколад со сливками, тростниковым сахаром и крепким доминиканским ромом.

– Да, – ответил я.

– Но мы по‑прежнему друзья?

– Да.

– Это хорошо.

Он протянул мне руку, и я ответил тем же. Мы обменялись «фирменным» гангстерским рукопожатием, потом Рамон спросил:

– Хочешь чем‑нибудь глаз промыть?

– А что у тебя есть?

– Одно домашнее средство.

– Давай.

Он вышел на кухню и сделал какую‑то примочку, которую приложил к моему левому глазу, пострадавшему от едкой жидкости.