— …И я всё-таки уверен, что самое существенное в актёрском деле — всегда петь своим голосом, — говорил Ульянов в Неаполе. — Пусть маленьким, но своим. Нет более жалкой картины, чем пыжащийся актёр, говорящий не своим голосом. На это так же тяжело и стыдно смотреть, как на подкрашивающихся стариков…

Не доехав до порта несколько сот метров, мы попросили Джакомо остановиться и, подарив наш джентльменский набор — матрёшку, октябрят-скую звёздочку с портретом Ленина в кружочке, палехскую шкатулку, — простились с ним, чтобы размять затёкшие в машинёнке ноги, пофотографировать.

По набережной Санта-Лючия бежали сверкающие от пота чернокожие морские пехотинцы в трусах. С утробным рокотом и рёвом проносились приземистые, будто вдавливаемые собственными немереными лошадиными силами в размякший асфальт «ламборгини», «феррари», мотоциклы; с оглушительным треском, давно утратив глушители, тащились, едва обгоняя пешеходов, мотороллеры сороковых — пятидесятых годов, времён знаменитых «Похитителей велосипедов» Витторио Де Сика и «Неаполя — города миллионеров» Эдуардо де Филиппо.

Я шёл с фотоаппаратом наготове чуть позади семейной группы. Утром на теплоходе нас предупредили о неаполитанских мотоциклистах, срывающих дамские сумочки, и Алла Петровна с Леной тщательно обмотали вокруг себя ремни сумок, а коренастый, набычившийся, натуживший плечи, как подростки на пляже, похваляющиеся мускулатурой, Ульянов, в солнечных очках, похожий на начальника службы охраны, следовал справа чуть позади, блокируя женщин от проезжей части и беспрерывно озираясь по сторонам.

Проходя мимо газетно-журнального киоска, я представил среди глянцевых обложечных красоток кричащий заголовок: «Маршал Жуков, спасая семью, бросается наперерез банде неаполитанских байкеров!» — и на всю страницу фотографию. Я столь живо всё это вообразил, что, когда дошли до трапа «Белоруссии» без приключений, почувствовал едва ли не разочарование.

* * *

После отхода судна из порта Неаполь на порт Генуя, расстояние между которыми, как напомнили по трансляции, составляет 334 мили, или 619 километров, бары музыкального салона и «Одесса» пригласили на коктейль дня «Джин Физ».

На коктейль дня мы не пошли, а сразу отправились на объявленный в Программе дня «капитанский ужин». И оказались с Ульяновым, облачившимся в свой клетчатый пиджак с золотыми пуговицами, в ресторане «Минск» первыми — наши дамы ещё «приводили себя в порядок» к ужину.

— Подавать? — подошла улыбчивая розовощёкая официантка Оксана. — Сегодня ушица, рыба всякая…

— Чуть попозже, Оксаночка. Женщин подождём, — улыбнулся в ответ Ульянов.

— Итак, Михаил Александрович, — тут же приступил я к «делу», — поиграв в театральной студии в Таре, потом в Омске, куда проводила вас мама, как вы говорили, с мешком картошки, на свой страх и риск вы отправились покорять Москву. Миллионы ваших сверстников жили по принципу «Где родился, там и пригодился», а вы отправились. Это что, чувство пути, о котором говорил Блок, вас толкало?

— Да ничего меня особо не толкало. Поехал… А без этого, возможно, и не сложилась бы жизнь. Могла бы выйти совершенно, так сказать, противоположная история.

— Например, могли бы спиться и давным-давно отправиться к праотцам?

— Этих примеров тьма. Но есть и другие. Вилли Вейнгер, москвич, еврей. Замечательный был парень, прекрасная семья.