«И тогда я стал тебя искать», – продолжил Виктор после паузы.

Мартин не следил за тем, куда шел. Он успел только подумать, что, отдаваясь привычкам Виктора может прийти куда то, где ему не хотелось бы оказаться, но эта мысль погасла так же быстро, как появилась. Какое это имело значение?

«Тебя… того, кем ты был, а не того, кем стал, после того как я тебя предал. Я искал тебя в своей сестре. Не знаю, с чего я решил, что она станет моей тенью – у меня тогда не все в порядке было с головой. Я мог бы ее сломать под себя, заставить, запугать. Но мне не нужна была такая любовь. Я пришел к ней искаженным злостью, готовясь бросаться в неведомо какую битву – и понял, что никакой битвы нет. Есть моя мать, о которой нечего даже говорить и две сестры. Одна не смогла сделать для другой то, что ты сделал для меня. Я не хочу смотреть на Оксану и избегаю ее не потому, что она глупа и оскорбляет мое чувство прекрасного, хотя это, конечно, так. Она напоминает мне, кем я мог бы стать без тебя… и как я обошелся с тобой, взяв все, что мне требовалось».

– Не надо мне зубы заговаривать. Останься наши разногласия между нами – я бы понял. Тебе было больно, тебе хотелось делать больно другим – хорошо, делай больно мне. Запирай меня, говори, что это я виноват, забери у меня все, что можешь забрать и заставь меня отдать остальное. Но ты решил идти дальше. Начав еще там, с Ритой и Мари, ты продолжил втягивать в свои игры других людей. Эта девочка, Ника – ты думаешь, я не вижу, как ты ее покалечил?

«Я ее не трогал…»

– Неужели? Или ты думаешь, что, если ты не сломал ей обе ноги, чтобы она не сбежала – это не считается?

«Хорошо, хорошо я… но ты не понимаешь. Если ты думаешь, что я нашел ее намного в лучшем… состоянии, чем она сейчас, то ты ошибаешься. Я дал ей… смысл. Который она, между прочим, так мучительно искала».

Мартин поднял глаза. Он стоял на светофоре и перед ним сплошным потоком проносились машины. На той стороне дороги начинался парк.

«Не надо».

– Чего, ждать зеленого света? Я могу и под машину, – огрызнулся Мартин.

«Прости, мне казалось ты решил меня не слушать».

Мартин, фыркнув, перешел дорогу.

В парке было привычнее. Часы на небольшой башенке у окраины показывали семь утра, и Мартин рассчитывал, что немногие прельстятся ранней прогулкой.

Парк и правда был пуст. Мартин с облегчением пересек границу, отделяющую сухие пейзажи незнакомого ему города от зеленой тени деревьев.

– Продолжай. Ты понял, что совершил ошибку, но вместо того, чтобы выпустить меня и попытаться исправить что ты наворотил… ах да. Ты же наворотил больше, чем мы говорим, верно?

Он с изумлением почувствовал яркий и сильный фон чужой вины и раскаяния. Ничего подобного Виктор не испытывал даже в детстве, но Мартину вдруг показалось, что он как то слишком образцово страдает и раскаивается.

Будто прячет что то. Снова ему лжет.

«Да. Я убил Дару», – с готовностью признался Виктор, торопливо, будто только и ждал этого момента.

– Зачем?

«Это сложный вопрос. И ответ на него – ответ почти на все твои вопросы. Если без лишних слов и позднего раскаяния – я сошел с ума. Это не оправдание, не попытка прикрыться… Мартин, я правда болен. Сначала думал, что это моя суть. Что я сам для себя Бог, нашел свою дорогу и теперь все будет, как я хочу… вот эта вся дрянная патетика Мари. Но оказалось, что все совсем иначе.