|
- Выпьем сперва гренадину, - предложила она. - А затем пройдемся разок. Мне бы хотелось пойти с тобой в театр, просто так, - чтобы все видели, какой у меня кавалер. Мы скоро пойдем ко мне, хорошо? Он вышел от нее поздно. Было совсем светло, и он тотчас же вспомнил, что надо купить "Французскую жизнь". Дрожащими руками развернул он газету - его статьи там не было. Он долго стоял на тротуаре и, все еще надеясь найти ее, жадно пробегал глазами печатные столбцы. Какая-то тяжесть внезапно легла ему на сердце. Он устал от бессонной ночи, и теперь эта неприятность, примешавшаяся к утомлению, угнетала его, как несчастье. Придя домой, он, не раздеваясь, лег в постель и заснул. Несколько часов спустя он явился в редакцию и прошел в кабинет издателя. - Меня крайне удивляет, господин Вальтер, что в сегодняшнем номере нет моей второй статьи об Алжире. Издатель поднял голову и сухо сказал: - Я просил вашего друга Форестье просмотреть ее. Он нашел, что она неудовлетворительна. Придется вам переделать. Дюруа был взбешен, он молча вышел из кабинета и бросился к Форестье. - Почему ты не поместил сегодня моей статьи? Журналист, откинувшись на спинку кресла и положив ноги на стол, прямо на свою рукопись, курил папиросу. С кислым выражением лица он раздельно и невозмутимо произнес глухим, словно доносившимся из подземелья голосом: - Патрон признал ее неудачной и поручил мне вернуть ее тебе для переделки. Вот она, возьми. И он показал пальцем на листы, лежавшие под пресспапье. Дюруа не нашелся, что на это ответить, - до того он был удручен. Он сунул свое изделие в карман, а Форестье между тем продолжал: - Отсюда ты пойдешь прямо в префектуру... Он назвал еще несколько присутственных мест, куда надлежало зайти, и указал, какого рода сведения ему нужны сегодня Дюруа, так и не найдя, чем уколоть Форестье, удалился. На другой день он опять принес статью. Ему ее снова вернули. Переделав ее в третий раз и снова получив обратно, он понял, что поторопился и что только рука Форестье способна вести его по этой дороге. Он уже не заговаривал о "Воспоминаниях африканского стрелка", он дал себе слово быть покладистым и осторожным, поскольку это необходимо, и, в чаянии будущих благ, добросовестно исполнять свои репортерские обязанности. Он проник за кулисы театра и политики, в кулуары палаты депутатов и в передние государственных деятелей, он изучил важные физиономии чиновников особых поручений и хмурьте, заспанные лица швейцаров. Он завязал отношения с министрами, привратниками, генералами, сыщиками, князьями, сутенерами, куртизанками, посланниками, епископами, сводниками, знатными проходимцами, людьми из общества, извозчиками, официантами, шулерами, он сделался их лицеприятным и в глубине души равнодушным другом, и, беспрестанно, в любой день и час, сталкиваясь то с тем, то с другим, толкуя с ними исключительно о том, что интересовало его как репортера, он мерил их всех одной меркой, на всех смотрел одинаково, всем давал одну и ту же цену. Сам себя он сравнивал с человеком, перепробовавшим одно за другим всевозможные вина и уже не отличающим шатомарго от аржантейля. В короткий срок из него вышел замечательный репортер, который мог ручаться за точность своей информации, изворотливый, сообразительный, расторопный, настоящий клад для газеты, как отзывался о нем разбиравшийся в сотрудниках, старик Вальтер. |
