Четырнадцатилетняя девочка, которую они хотели удочерить как дешевую прислугу, должна была спать вместе с их тремя детьми в темной каморке. Душная, непроветриваемая кухня, она же — столовая и гостиная, загромождена хламом, которого я не видела в самой бедной городской квартире, и жара там стоит не меньше 25-ти градусов. Эти люди не живут там, а тушатся. Можешь не сомневаться, что они не получили от нас никакой девочки!
У меня есть одно нерушимое правило — все другие я меняю, если надо. Ни одного ребенка не отдадут из приюта, если семья не предложит ему лучших условий, чем у нас. Вернее, лучших, чем мы сможем дать через несколько месяцев, когда превратимся в образцовое заведение. Надо сознаться, до этого очень далеко.
Как бы там ни было, я очень разборчива и отклоняю три четверти добровольных родителей.
Позднее.
Гордон прислал моим детям свои извинения в виде трехпудового мешка орехов в три фута вышиной.
Помнишь ты это сладкое блюдо из орехов с кленовым сахаром, которое нам давали в колледже? Мы презрительно морщились, но ели. Я ввела его у нас и уверяю тебя, оно не вызывает презрительных мин. Просто удовольствие кормить детей, прошедших курс у миссис Липпет, — они умилительно благодарны за малейшее баловство.
Надеюсь, ты не будешь жаловаться на краткость этого письма.
Твоя, на грани писчих судорог,
С. Мак-Б.
Приют Джона Грайера.
Пятница, с утра до вечера.
Дорогая Джуди!
Тебе, наверное, интересно будет узнать, что я встретилась с новым врагом, докторской экономкой. Я неоднократно говорила с ней по телефону и заметила, что голос ее не отличается аристократической нежностью. Но теперь я узрела ее! Сегодня утром, возвращаясь из деревни, я сделала небольшой крюк и прошла мимо их дома. Доктор, очевидно, — плод своего окружения, мутно-зеленой крыши и закрытых ставней. Можно подумать, что у него только что были похороны. Я не удивляюсь, что светлая сторона жизни ускользнула от него. Когда я осмотрела дом снаружи, меня стало разбирать любопытство, соответствует ли внутренний вид внешнему.
Сегодня перед завтраком я пять раз чихнула, и потому решила зайти за профессиональным советом. Правда, он — педиатр, но чихают ведь в любом возрасте. Итак, я смело поднялась по ступенькам и позвонила.
Что за звук нарушает нашу мирную беседу? Голос высокородного С. У. — все ближе. Мне нужно писать письма, и я не желаю тратить время на его дурацкие настроения, а потому спешу послать Джейн, чтобы она встретила его у дверей и, глядя ему в глаза, сказала, что меня нет дома.
********Бейте в цимбалы! Пляшите от радости! Он ушел. Эти восемь звездочек — восемь минут, проведенные во мраке шкафа. С. У. встретил Джейн любезным сообщением, что он посидит и подождет, после чего вошел и сел. Но разве Джейн оставит меня изнывать в шкафу? Нет. Она заманила его в детскую, чтобы показать ему «ужасную вещь», которую натворила Сэди Кэт. Высокородный любит смотреть на ужасы, особенно, когда в них повинна Сэди Кэт. Не имею ни малейшего представления, какой позор собиралась открыть Джейн, но он ушел.
На чем это я остановилась? Ах, да! Я позвонила в дверь доктора.
Дверь открыла рослая, здоровенная особа с засученными рукавами. У нее чрезвычайно деловитый вид, ястребиный нос и холодные серые глаза.
— Что вам угодно? — спросила она таким тоном, словно я рекламирую пылесосы.
— Доброе утро! — любезно улыбнулась я и вошла. — Вы миссис Мак-Гурк?
— Да, — ответила она. — А вы новая начальница из приюта?
— Совершенно верно, — сказала я. — Хозяин дома?
— Нет, — сказала она.
— Но ведь это его приемные часы.
— У него нет регулярных часов. |