Хотя графиня и подарила сегодня Линдсей изумительную брошь, девушка все равно изумилась, что кто-то считает леди Баллард чувствительной. После чая сия «мягкосердечная» особа несколько часов напролет безжалостно муштровала Линдсей, наставляя о том, что требуется знать и уметь «благовоспитанной леди из высшего общества». Под конец бедняжка едва сдерживалась, чтобы не закричать. Ей хотелось лишь одного — опрометью выбежать прочь, вскочить на коня и во весь опор мчаться назад, в любимый Корнуолл.

Что же делать? Как выбраться из этой ужасной переделки? И что подумает Антон, если в самом скором времени не увидит свою сообщницу или хотя бы не получит от нее весточки? До сих пор Линдсей почему-то надеялась, что, увидев ее в Лондоне, виконт и его тетушка в ту же секунду поймут, до чего она не подходит к их изысканной жизни, — и немедленно отошлют домой.

— Вам, верно, хочется побольше узнать о нем. Знаете, мисс, о нем такие истории ходят, что просто в дрожь бросает. Вы меня понимаете?

Под прилежными взмахами расчески голова Линдсей легонько покачивалась туда-сюда.

Нет, лениво размышляла девушка, правильно, что она не сказала Антону о сделанном ей предложении. Наверняка он разозлился бы и стал угрожать Хаксли. Бедный Хаксли ведать не ведает, какой опасности подвергается из-за своих матримониальных планов.

Только тут до нее вдруг дошли последние слова Эммы.

— Ты говоришь о лорде Хаксли?

— Ну да, мисс, о нем. Ах, какой красавчик, любая голову потеряет, но такой мрачный, прямо беда. С таким связываться опасно.

Линдсей уставилась в зеркало на камеристку.

— Что… — Она и сама чувствовала, что теряет голову, и это ощущение наполняло ее приятной истомой. — Какие еще истории о нем рассказывают?

Эмма неопределенно помахала расческой.

— Ну… всякие. О его поездке в Индию, например, где он приобрел немало странных и загадочных привычек. И что сердце у него каменное, а не настоящее. И что стоит ему захотеть, любая леди вмиг становится его рабыней, но он быстро их всех бросает. И еще говорят, мужчины боятся его не меньше, чем женщины.

— Почему? — Линдсей испуганно поднесла руку к горлу.

— Ой, я толком и не знаю. — Эмма принялась с новым пылом орудовать гребнем. — Я просто упомянула об этом, что бы вы с ним держали ухо востро. Вам, верно, придется водить с ним компанию, так что помните. Вы ведь такая красивая и со всем еще молоденькая.

У Линдсей перехватило дыхание, сердце затрепетало в груди, а откуда-то изнутри вновь поднялось непонятное жаркое томление. Хаксли… Сегодня, несколько часов назад, он склонялся над ней. Эти прямые черные брови, сверкающие глаза, темные кудри мерещились ей и сейчас. Он улыбнулся — перед тем как рассердиться непонятно на что, — и изгиб его рта почему-то напомнил девушке тот день в Пойнт-коттедже, когда его губы касались ее губ, глаз, шеи, а потом… Вспомнив, как щекотали кожу волосы виконта, пока он целовал ее грудь, Линдсей невольно закрыла глаза.

— Мисс, что с вами? Вам дурно?

Резкий голос Эммы заставил девушку открыть глаза.

— Нет-нет, — умудрилась произнести она чуть слышно. «Какая же ты испорченная девчонка! Должно быть, именно таких миссис Радклифф в своих романах и называет „распущенными“». Линдсей не сомневалась, что порядочной девушке не пристало быть распущенной.

— Нет, мисс, у вас совсем больной вид. Позвольте я уложу вас в постель. Вам сегодня нелегко пришлось.

— Все хорошо, — покачала головой Линдсей. — Честное слово.

Рано еще спать — надо подумать.