|
Я знаю это, и знаю, что я достаточно сильна, чтобы не последовать за тобой. Зачем же после стольких лет ты снова так зловеще становишься на моем пути?" Приехав домой, она заметила, что опять настойчиво и страстно говорила с мертвой. "Как тогда в Риме, - сказала она себе, снова охваченная страхом, - когда я целую ночь упрекала в измене мою бедную Биче. А утром я узнала, что она мертва. Она умерла, как Проперция". Погруженная в эти мысли, она дошла до конца ряда кабинетов. Вдруг она остановилась с прерывающимся дыханием, прижав руки к груди. Она увидела нечто: она думала, что оно давно исчезло, быть может, уже семь лет тому назад. Теперь оно снова встало на краю мертвой лагуны: гигантская угроза белой женщины, вонзавшей кинжал себе в грудь. *** Вечером друзья собрались в кабинете Паллады. Герцогиня беседовала с синьорой Джиной Деграндис о венецианских художниках и о свете, лежавшем в ранние часы на той или иной головке ангела. Нино благовоспитанно ходил по комнате, заложив руку за спину. Но на камине он заметил два длинных жезла из слоновой кости; наверху у каждого было лицо шута в остроконечном колпаке, скалящее зубы и уродливое. Мальчик стал на цыпочки и протянул руку. Сан-Бакко схватил его за большие, зачесанные кверху локоны; он отогнул назад его голову, заглянул ему в глаза и засмеялся. Он пощупал мускулы на его руках, привел рукой мальчика по своим собственным и дал ему один из жезлов. Другой он взял сам. - Ты умеешь фехтовать? - спросил он, наступая на мальчика со своим оружием. - Я научусь, - сказал мальчик; его глаза сияли. - Конечно, я научусь... в свое время. - Почему бы и не сейчас? - Сейчас? Он улыбнулся и на секунду задумался в нерешительности. Затем он твердо сказал: - Если вы хотите, то сейчас. - Возьмись за голову шута! - воскликнул Сан-Бакко. - Согни вот так руку, теперь выпрями ее и парируй. Теперь прими флорет и ударь меня в живот. Так... Нино исполнял указания своего учителя, счастливый и серьезный. Герцогиня заметила, что Якобус сидит в стороне от других, молчаливый и хмурый. "День смерти Проперции, - каждый раз, как я взгляну на него, он будет повторять мне, что сегодня день смерти Проперции", - сказала она себе, с трудом преодолевая ощущение холода. Зибелинд и Клелия сидели рядом, но беседовали мало. Граф Долан и его зять де Мортейль со скучающим видом лежали в креслах. Ноги старика стояли на мягкой скамеечке. Он был бел, как известь, и сидел невероятно съежившись в своем широком платье; вся жизнь его, казалось, сосредоточилась в неустанном блеске черных зрачков под опущенными морщинистыми веками. Подле него на столике комичный герой из слоновой кости с брюшком и в лавровом венке хвастливо обнажал длинный меч. Он пыжился на своем чересчур большом бронзовом пьедестале, украшенном сценами из рыцарских романов и древней торжественной надписью. Правая рука старика Долана крепко обхватила пьедестал. Время от времени она выдавала свою тайную судорогу легким постукиванием острых ногтей, торопливо ударявших о металлическую надпись. Она гласила слева: Aspeto - Tempo, а справа: Amor. И Зибелинд, искоса поглядывавший на нее, с страдальческой злостью говорил себе, что у полуокоченевшего и все еще ненасытного старика нет "времени ждать", а от "любви" осталось только название. Мортейль с намеренной бесцеремонностью развалился в кресле и рассматривал свои ногти. Он сказал: - Боже мой, милый папа, эту фигуру герцогиня, наверное, уступит вам. |
