|
- Прежде всего у него, этого бывшего счастливчика, нет мужества принять это новое положение. Он боится меня - несчастного по природе и призванию. Он испытывает ужас при мысли о том, что его могут увидеть в моем обществе, поставить его имя рядом с моим. Я уже как-то привел его в смертельный ужас, назвав в шутку коллегой. Это доставило мне редкое наслаждение. Про себя он прибавил: "А что за наслаждение рассказывать все это тебе, красивая, глупая индюшка, - выбалтывать компрометирующие меня самого вещи, когда слушатель так нищ духом, что не понимает даже своего права презирать меня". - Вы говорите, кажется, теперь о себе самом? - спросила леди Олимпия. - Мой милый, вы необыкновенно умны. Как странно, что я заметила это только сегодня. Вероятно, раньше я вас мало видела. - Возможно. Я охотно держусь подальше от области чисто чувственного... Вы не понимаете меня, миледи? Я противник безнравственности. Он положил палец на значок своего союза. - О, это совершенно лишнее, - сказала леди Олимпия. - Кто же ведет себя безнравственно? Для этого все слишком берегут себя. - Как только на горизонте покажется что-нибудь, что метит в наш пол, - а каждая красивая женщина метит в наш пол... Он поклонился. - ...мною овладевает невыразимая стыдливость. Я горжусь ею и страдаю от нее. - Это в самом деле удивительно. Вы оригинал. Так вы совсем не хотели бы обладать мной? Он опять подумал: "Как она глупа!" Он сказал: - Не больше, чем кем-либо другим. - Вы не только оригинал, но и нахал! - Дело в том, что мне хотелось бы обладать всеми, - прошептал он, опуская глаза, - потому что я не обладал ни одной! - Ни одной? Это невероятно! - Я не говорю о тех, которые не идут в счет. - И все-таки вы такой нахал? Заметьте это себе: меня желают все! - Я нет. Мне очень жаль. Если бы я вообще шел в счет, - дело в том, что я не иду в счет, - я желал бы только одну, гордое, нечеловечески гордое своей ужасной чистотою, бездонно-глубокое недоступное существо, которое умирает, когда его касается желание, и которое в своей беззащитности побеждает нас, потому что умирает... - Потому что... Теперь я, кажется, не совсем понимаю вас, но вы возбуждаете во мне страшное любопытство. - К чему, миледи? - К вам самому, к вашей личности. Я хочу основательно узнать вас. Считайте себя... - Я не считаю себя ничем, миледи, - прервал он, от испуга отступая в сторону. - Это ее тон, - тихо сказал он себе, - когда она хочет кого-нибудь... - и сейчас же вслед за этим: - "Тебе, видно, нечего делать, жалкий дурак, как только воображать, что тебя хотят? Ты заслуживаешь"... - Вы нравитесь мне, - заметила высокая женщина, внимательно оглядывая его полузакрытыми глазами. - Как я могла не заметить вас? Вы необыкновенны, - не красивы, нет, но необыкновенны, - очень хитры, почти поэт... "Послушай-ка, - торопливо, в лихорадке, крикнул он себе. - Ты заслуживаешь плети, если хоть на секунду считаешь возможным, что эта женщина желает тебя"... В то же время он говорил, корчась от муки: - Я ничто, уверяю вас, даже не поэт, самое большее - проблема, да, проблема для самого себя, которой не возьмешь голыми руками, проблема, внушающая ужас самому себе, отвратительная и священная. |
