– И что теперь? Суд? Аид? Что дальше, что у вас делают с предателями, Самаэль?

– Это решит Повелитель. Но то, что ты сделала, уничтожило все шансы на хоть какое-то будущее для тебя. Жаль, что я так и не смог заставить тебя повзрослеть.

Дверь скрипнула. Щелкнул тяжелый засов. Камеру поглотила тьма. С трудом нащупав край скамьи, я забралась на нее с ногами, сбросив дурацкие туфли.

Слез хватило всего на несколько минут, потом накатило странное равнодушие. Самаэль был чертовски прав: у меня нет ни друзей, ни тех, кто вступится за меня на суде. Харриет разве что, в качестве благодарности за поддержку. Но и ему меня навязали, как неотъемлемый атрибут наказания.

Тордек – всего лишь учитель. Пожмет плечами и уже завтра будет читать лекцию очередному потоку первокурсников, среди которых счастливо улыбающаяся Олив.

Разве что Ридж немного погрустит. В память о девушке, подружившейся с горгульями у его дома. О той, кого он спас от безумия. Но и то недолго: совсем скоро встретит новую красотку и расскажет ей очередную трогательную историю, любуясь ночным городом с потертого дивана напротив окна.

Дэваль.

Только бы его не наказали вместе со мной. Хватит с него шрамов.

Может, теперь Вельзевул поймет, что был несправедлив к нему. Может, снова начнет его любить, разочаровавшись в дочери.

Сколько раз я мысленно проклинала Самаэля, зануду, все время читающего нотации? Почему я ни разу не заметила, что чувствую себя с ним в безопасности? И почему сейчас, оставшись без его защиты, не могу пошевелиться в темноте, хоть и знаю, что никого рядом нет?

Где-то вдалеке капала вода. Если я пробуду здесь долго, этот звук сведет меня с ума.

– Так странно, – сказала я темноте. – Я так сильно не хотела никого любить, а теперь хочу, чтобы они любили меня.

Сунув руку в карман платья, я достала единственную вещь, с которой не расставалась с тех пор, как нашла ее.

Маленькое серебряное перышко на длинной цепочке.

– Не о такой дочери ты мечтала, да, мам?

***

Ева оказалась права. Когда не видишь солнца, не чувствуешь смену дня и ночи, понятие времени размывается. Я пыталась считать минуты, но быстро выдохлась и провалилась в беспокойный сон. Потом проснулась. И снова отключилась.

Я могла провести в темноте как несколько часов, так и несколько месяцев. Единственным свидетельством того, что время еще движется, была проклятая вода. Порой казалось, это такая изощренная пытка, потому что никогда я еще не хотела так сильно пить.

Голод тоже сопровождал мое заточение, но с ним можно было справляться. Ни голод, ни жажда, ни тьма не могли меня убить. Но как-то Самаэль сказал, что именно голод превращает души в Аиде в монстров. Постоянный невыносимый голод толкает их в бездну.

Нет, я не превращалась в монстра, думающего только о еде. Я вообще – сказались годы жесткой спортивной диеты – довольно быстро приспособилась к противному сосущему ощущению под ложечкой.

А вот без воды было тяжелее.

Губы пересохли, горло тоже. Капель где-то вдали сводила с ума. Стоило закрыть глаза – и я видела океан. Проплывающие в его глубине темные фигуры балеопалов. Низкие тучи. Брызги на серых скалах.

Просыпалась с глазами, воспаленными от слез, которых не было, и снова натыкалась на непроглядную тьму. Она, вопреки обыкновению, не становилась привычнее. Глаза не привыкали к отсутствию света и не различали очертания камеры. Порой мне казалось, я вообще потеряла способность видеть.

Но самое страшное – из памяти постепенно исчезали образы. Как будто тьма вокруг проникала в разум и заменяла собой самое дорогое, то, что держало на грани.

Лица папы, Хелен, Харриета и Риджа.

Мое собственное лицо.