Но я же достигла небывалых берегов, карту которых видела на внутренней стороне век! Я погрузилась в загадки, порожденные подсознанием втайне от разума. Я не решила ни одной, потому что загадки оказались мучительными. И разум запретил мне рисковать собой. Трусиха ли я, отказавшаяся от прозрения? Умница, остановившаяся вовремя? Слепая, не разглядевшая сокровищ в темной пещере Али-бабы? Да какого черта!

Раздраженно встаю и топаю в ванную. У меня такое чувство, что мое реальное тело не мылось в горячей воде невесть сколько дней. Хотя оно и не посещало островов моря Ид. Оно, наверное, на автопилоте пришло домой из странной квартиры, где невиданные существа загипнотизировали меня и увели с собой мою душу, село у окна на табуретку и тихо-тихо просидело до вечера, глядя в окно на зеленеющие дворы, отмечая признаки угасания лета, все еще полновесного, знойного, удушающего.

Теперь это тело нужно хорошенько вымыть, распарить усталые от спанья на сене и на земле кости, накормить человеческой пищей, уверить, что оно никогда не носило средневековых платьев, синих, словно надвигающаяся летняя ночь… А это еще кто?

В моей ванне сидит синий, как та самая летняя ночь, мужик. И смотрит на свои колени, между которыми медленно и как-то неохотно лопается соединительная пленка, как будто раньше они были сращены в… Да это же фомор! Он похож на приятелей Нудда. Но я его не знаю.

— Извини! — отрывисто произносит незнакомец, без всякого смущения вылезая из ванны мне навстречу. В чем мать родила, между прочим. Я успеваю бросить нескромный взгляд: что, он весь целиком синий? — и выпрыгнуть в коридор. Визжать? Звать на помощь? Почему-то кажется, что поднимать крик не стоит.

— Я Морак, брат Морка! — поясняет мужик, выходя из ванной целиком одетым. Я понимаю, что на самом деле он голый, потому что за три секунды не оденешься, даже если есть во что. Значит, одежда иллюзорна, а мужик не иллюзорен, часом?

И вообще. Как будто быть братом какого-то Морка — наилучшая рекомендация, дозволяющая плескаться в чужих ваннах!

— Вы с Мулиартех, Адой и Морком отправились вместе с провидцем куда-то далеко, — терпеливо разъясняет мой нежданный гость. — Так далеко, что бездна вас потеряла. Нудд и Гвиллион тоже исчезли. То есть они как бы есть, но их как бы и нет…

— Они все в море Ид, — машинально выпаливаю я.

— А где это — море Ид? — на лице Морака такое изумление, словно я заговорила на мертвом языке, да так бойко!

Пришлось вернуться вместе с любопытным визитером в кухню и завести длинный рассказ о том, что такое море Ид и почему ушедшие в плаванье по нему как бы есть, но их как бы и нет…

Дошел, конечно, черед и до рассказа о моем предательстве.

Я не стараюсь спрятаться за словами. Я предала и бросила всех, кто мне доверился. Даже Нудда, которому только что призналась в любви и обещала быть рядом. Не перед алтарем, не на священной какой-нибудь поляне, но перед свидетелями, перед небом, водой и землей, перед богами и монстрами, перед смертью и жизнью — куда уж больше-то? Ладно, муж мой пред стихиями — бессмертный, ему ничто не грозит. А остальные? Порождения моего разума, тени в тенях, воплощения детских желаний и страхов — но какими живыми я их помню! Нет прощения демиургу, предавшему собственный мир. Нет ему пути назад. Неприкосновен он и прОклят.

Сидим, молчим. Полагается ли прОклятой демиургине ухаживать за посетившим ее фомором — чаю предложить, печенья? Или еда и питье из моих рук будут с презреньем отвергнуты?

— Ерунда это все! — отмахивается Морак.