В салоне старшая бортпроводница объявила, что самолет идет на снижение, и попросила пристегнуть ремни – и все это с таким видом, будто происходит совершенно заурядное дело и через полчаса рейс ВТС 2937 совершит посадку в аэропорту Барселоны.

Все шло своим чередом. Ту-154 постепенно снижался, а с Боинга приходили все новые и новые известия: поселение обнаружено, небольшое, но с виду вполне процветающее; аэродрома нет, но рядом имеется широкая и прямая замерзшая река, с виду пригодная для посадки, связь с «землей» установить удалось через портативную рацию, предназначенную для связи с аэродромными службами; и, наконец: «садимся на реку, направление захода – с северо-запада на юго-восток, ветер слабый юго-западный, температура воздуха минус двадцать пять, молитесь за наш успех».

Выслушав эти сообщения, второй пилот достал портативную рацию и настроил ее на нужную частоту.

– Алексей Михайлович, – сказал он, получив ответ на свое сообщение, – после стандартного отзыва на английском «земля» вышла со мной на связь на чистом русском языке. Человек на том конце канала говорит, что он Сергей Петрович Грубин, представляет в этом поселении гражданскую власть. Они готовы принять наш самолет и оказать нам всю возможную помощь.

– То, что там есть русские, это хорошо, – ответил командир, – но как бы нам не нарваться на маленького Абрамовича – хозяина всего, что тут есть. Вот вам и гражданская власть. Но куда прилетели, туда прилетели. Вот сядем, и тогда будем об этом беспокоиться. Лучше спроси у Боинга, где они сейчас находятся. Аэронавигационного обслуживания здесь никакого, так что два борта в воздухе – это уже столпотворение.

– Они заходят на посадку и просят их не отвлекать, – ответил второй пилот, – на высоте двести метров им уже не до разговоров.

– Понятно, – сказал командир, – значит, и нам пора. Андрей, как у нас с остатком топлива?

– Керосина на пятнадцать минут полета, – отозвался бортинженер, – а дальше придется идти пешком.

– Шутник, – проворчал командир, – но будем надеяться, что до этого не дойдет, и помнить, что права на второй заход у нас нет. Максут, закрылки на полный угол, идем на посадку, и сообщи на «землю», что мы скоро будем у них, пусть держат за нас кулаки.

Ту-154 находился уже на траверзе поселения, отчетливо просматривающегося в иллюминаторы левого борта, когда по глади реки, поднимая за собой облака снежной пыли, освещенная неверным лунным светом, пронеслась стремительно замедляющаяся темная тень, перед которой бежала волна света от посадочных фар. Вот Боинг уже не мчится, а только быстро катится по речному льду; повинуясь команде с «земли», он сворачивает к берегу и останавливается у самого его края.

– С Боинга передают, что, ориентируясь на свет автомобильных фар, сели нормально, как на бетон, – сказал второй пилот. – Только советуют до самого конца не использовать колесные тормоза. А то будет нам, как в фигурном катании, «тройной тулуп».

– Странные люди эти европейцы, – хмыкнул командир, – учат русских, как правильно садиться на лед.

На высоте примерно пятисот метров Ту-154 завершил последний разворот – и вот впереди, прямо по курсу, как два булавочных укола, светят автомобильные фары. Второй пилот поднимает вверх руку и тянет вниз рычаг выпуска шасси, после этого открываются створки гондол. Шум воздуха, обтекающего машину, становится басовитым, и самолет будто спотыкается в воздухе. А второй пилот уже сосредоточен на посадочном радиовысотомере, диктуя командиру его текущие показания. Сесть до полосы тут невозможно, главное – не ударить машину с размаху об лед. Двести метров, сто девяносто пять, сто восемьдесят… сто пятьдесят, сто сорок пять, сто тридцать… Свет посадочных фар выхватывает из темноты несколько десятков метров ровного льда прямо перед самолетом… Сорок пять метров, сорок, тридцать пять, тридцать… Темные деревья по правому борту проносятся уже почти на уровне кабины… пять, четыре, три два, один… Касание!

До автомашины, которая светит фарами, изображая путеводный маяк, примерно три километра.