|
А иногда это враги, которые приходят к нам с оружием в руках, и с ними мы воюем, а выживших и сдавшихся в плен пытаемся переделать в своих сограждан, ибо нет здесь другого цивилизованного народа, кроме нас. Это я и имел в виду, когда говорил, что у нас есть только один коллективный интерес на всех: выжить, оставить потомство, и не дать этому потомству в итоге впасть в дикость. И заодно мы тянем вверх местных, но не всех, а только тех, кто решил жить вместе с нами, разделяя наши цели и задачи. Таких мы считаем своими и делаем из них цивилизованных людей, ведь цивилизация и культура – это совсем не то, что передается по наследству.
– Сказать честно, мистер Грубин, – после некоторых размышлений сказал Джек Харрисон, – сказанное вами меня пугает. Меньше всего в жизни я мечтал провести остаток жизни в Каменном веке без возможности выбраться обратно. – Там, в мире, из которого мы пришли, – сказал я, – два ваших самолета столкнулись над Боденским озером. И если экипаж и пассажиры русского самолета умерли почти сразу, то вы с напарником жили еще полторы минуты, пока ваш неуправляемый Боинг рушился с одиннадцатикилометровой высоты. По трезвому размышлению, какой остаток жизни вы бы предпочли: тот или этот? После этих моих слов пилоты Боинга снова переглянулись. – Вот как, значит… – после некоторой паузы произнес британец. – Получается, мы с Джино живем вторую жизнь. Ну что же, мистер Грубин, вы можете нами располагать. – Он обернулся к своему напарнику и спросил: – Не так ли, приятель? – О да, кэп, – расплылся в улыбке тот, – лучше жить здесь, чем лежать в могиле там. Мы, канадцы – люди, привычные и к морозам, и к трудностям. – Вот и договорились, – сказал я и указал на скромно стоящего в стороне Джонни, – вот это – ваш соотечественник Джонни Гудвин, бортовой стрелок на бомбардировщике «Веллингтон» из сорок третьего года, был сбит, попал в плен к немцам, бежал и прибежал прямо к нам. Он отведет вас в нашу штаб-квартиру, все расскажет и объяснит, что тут можно, а что нельзя, а потом мы с вами все решим. А у меня сейчас начнется самое важное – эвакуация людей из русского самолета.
25 января 3-го года Миссии. Пятница. 23:55. Большой Дом, первый этаж, правая столовая. Подошел к концу этот ужасно суматошный день. С утра у аквилонцев был аврал по очистке территории от последствий снежного бурана, а вечером – прием нежданных гостей. Спасательная операция прошла в целом гладко, но с некоторыми накладками. Не все дети хотели добровольно скатываться вниз по заледеневшему надувному трапу, и тогда их выталкивали вниз проводники. Там, внизу, на приеме стояли парни из русского клана. Они ловили соскальзывающих вниз барчуков и барышень, помогая им облачиться в тяжелые, но теплые меховые наряды от местного кутюр. Поскольку многие в таком виде и ходить-то не могли, то их под руки грузили в стоящие тут же сани, и те отвозили потерпевших крушение к Большому Дому, где все проделывалось в обратном порядке. Взрослые пассажиры скатывались сами, при этом родители держали на руках своих маленьких детей, завернутых в одеяла. Таких оказалось только двое: четырехлетнюю девочку спустили на руках у матери, а восьмилетнего мальчика – на руках отца. Большие дяди и тети, в отличие от детей, одевались уже самостоятельно, лишь с небольшой посторонней помощью, а потом отправлялись по тому же маршруту в Большой Дом. А там тепло и светло, жарко горят в очаге сосновые поленья, распространяя вокруг волны жара и запах разогретой смолы, а кухонный наряд из легкомысленно одетых темных и светлых девочек-подростков тяпает по разделочным доскам ножами, готовя быстрый поздний ужин. Последними скатились члены экипажа, а также флайт-менеджер и двое сотрудников авиакомпании, летевшие пассажирами. И последним из последних, держа в руках чемоданчик с документами, борт покинул командир корабля. |
