Старший унтер Пирогов – единственный из всех, кто воюет с августа четырнадцатого – имеет два георгиевских креста и опыт приграничного сражения в самом начале войны, а также Великого Драпа в пятнадцатом, случившегося после Горлицкого прорыва. Получив тяжелое ранение, почти полгода лечился в тыловом госпитале в Екатеринбурге, и в пятый особый пехотный полк был зачислен по выздоровлению в качестве кадровой закваски. Все остальные солдатики были призваны в особый пехотный полк из ополченческих дружин, до Франции пороха не нюхали, хотя участие в апрельском наступлении семнадцатого года, иначе еще именуемое бойней Нивеля, исправило этот недостаток.

Первые две волны мобилизации, охватившие мужчин в возрасте до тридцати лет, прошли для империи Романовых относительно безболезненно, а вот когда на фронт потянули обременённых хозяйством бородачей старших возрастов, не желающих воевать – тогда-то земля под царской Россией и зашаталась. Это именно они в семнадцатом году мутным потоком рванули с фронта по домам, увлекая за собой остальных. Но в особых пехотных полках «бородачей» нет, тут все люди молодые и более-менее вменяемые.

Хотя большая часть из новоприбывших – люди семейные, и потому рвется к родным хатам и женкам. Но им уже внятно сказали чистым русским языком, что для своих родных они все равно что умерли, погибли на фронте – и теперь по этому поводу в крестьянских головах шло тихое брожение. Громко бродить мужички опасались, ибо для этого им не хватало критической массы, а местные власти отнюдь не выглядели травоядными толстовцами. Да, их приняли со всем пониманием, но при первых признаках бузы и неподчинения рука ни у кого не дрогнет. Голову отрубят, не моргнув глазом, и не посмотрят, что свои. С другой стороны – баня, кормежка от пуза, ночевка в казарме для холостяков на мужской стороне, в другой части которой обитают незамужние бабы и девицы кланов Лани, Волка и Тюленя, настраивают на благодушный лад. Жизнь-то продолжается, и опосля бани этот факт ощутимей всего.

И именно по этому поводу был собран Большой Совет, на который пригласили не только подпоручика Котова и подпрапорщика Михеева, но старшего унтера Пирогова, как человека многоопытного и глубоко практичного. Младших унтеров звать не стали, ибо они ничем не выделялись из общей массы. Кстати, старшему унтеру это приглашение чрезвычайно польстило, и в тоже время настроило на деловой лад. Митинговую стихию, когда ораторы пытаются взять горлом, он не уважал, но спокойный разговор в кругу понимающих людей считал явлением вполне приемлемым.

– Итак, товарищи, – сказал Андрей Викторович, открывая заседание, – нашего полку прибыло. Но только непонятно, сможем ли мы ужиться с этими людьми в клане Прогрессоров. Доктор Блохин и старший сержант Седов – это полностью наши люди, а вот по поводу новоприбывших имеются сомнения, даже несмотря на то, что мы говорим с ними на одном языке. Не хватает в них чего-то необходимого, какой-то последней закалки огнем, водой и медными трубами, но при этом создавать второй русский клан мне кажется перебором.

– А Александр Шмидт тебе кажется своим, или он тоже чужой? – с интересом спросил Сергей Петрович.

– Александр как раз таки свой, – ответил главный военный вождь, – наверное, потому, что не побоялся рискнуть положить живот за други своя. А на этих я смотрю – и вижу, что не верят они ни во что. Случись критический момент, могут опустить руки и отойти в сторону, отчего враг получит возможность ударить нам в спину.