– А во что нам верить, господа? – сложив руки на столе, сказал подпоручик Котов. – В доброго царя-батюшку, которого свергли лихие люди, или в громогласнейшего болтуна Александра Керенского – паяца, взлетевшего над толпой?

– Причем лихие люди, свергшие царя были из его же собственного окружения, подпевалы и подхалимы, – тихо добавил Сергей Петрович. – Так называемая Февральская революция, по сути, была верхушечным переворотом, имеющим главной целью дать неограниченную свободу крупному капиталу. А все остальное при этом шло побоку, в том числе и интересы Державы, а также народные чаяния.

Вот-вот, – вздохнув, сказал подпоручик Котов, – сказать честно, по поводу государя-императора Николая Александровича у меня и прежде никаких иллюзий не было, но то, что началось после так называемого падения Самодержавия, надолго отбило у меня охоту верить хоть во что-нибудь. У вас тут все по-другому: процветание и железная дисциплина, основанная на всеобщем доверии. И даже зависть берет – неужели и у нас так нельзя было? Истинно народный монарх, к которому подданные испытывают безоговорочное доверие, и страна, сжатая в железный стомиллионный кулак.

– До процветания нам еще далеко, – ответил Сергей Петрович, – потому что живем мы как на лезвии ножа. И еще неизвестно, что нам в следующий раз подбросят в качестве подарка. Быть может, от очередных пришельцев нам придется отбиваться, используя всю доступную мощь, а потом карать всех, кто выжил, невзирая на лица, ибо сюда могут заслать такую дрянь, оставлять которую в живых будет категорически нежелательно. А что касается доверия к нам у людей, то оно имеется потому, что бездельников среди нас нет, и вожди налегают на весло не менее остальных сограждан. Либо мы все вместе выживем и победим, либо все вместе погибнем. Любой, проявивший определенные таланты, способен поднять в нашем обществе, невзирая на свой пол, возраст, время и происхождение.

– У нас очень компактное общество, – добавил Андрей Викторович, – и здесь вожди не имеют других привилегий, кроме права учить людей и возглавлять их в делах. И чтобы избежать уравниловки, неизбежно разрушающей подобные структуры, мы вынуждены исторгать из себя всех, кто не будет тянуть эту лямку точно так же, как и мы сами. Кому многое дано, с того и спрашивать следует много больше. А у вас там, в Российской империи, все было совсем не так. У абсолютного меньшинства было все, но эти люди не делали ничего ради общего блага, а если что-то и делали, то оно шло народу только во вред. У подавляющего большинства – примерно двух третей населения – не было ничего, но на их плечах лежала основная тяжесть трудов во имя государства. И те, что устроили Февральский переворот под демагогическую болтовню о демократии, не сняли, а только усугубили этот диссонанс.

– Да вы, господа, говорите, как настоящие социалисты… – покачал головой подпоручик.

– А мы и есть социалисты, – сказал Сергей Петрович, – только, в отличие от некоторых, призывающих к праведной жизни других, мы начали с себя. И мы не только говорим, но и показываем собственным примером, как надо.

– Народный монарх, обличенный доверием подавляющего числа населения, и страна, сжатая в железный кулак, у России еще впереди, – добавил Андрей Викторович, – но в силу особенностей исторического развития это будет стоить столько крови, что нам страшно даже об этом подумать. Впрочем, для нас этот вопрос не актуален, нам надо думать о том, что творится у нас здесь и сейчас, и о том, что будет завтра и послезавтра. И в силу этого принципа в настоящий момент нам надо решить, что нам делать с группой наших соотечественников, которые пока, к нашему сожалению, не полностью соответствую нашему представлению о том, какими должны быть настоящие русские.