И оказался прямо перед стариканом в хорошем пиджаке. Лицом к лицу.

– Ты не Стасик случайно? – спросил сразу. – Ты не Стасик??

– А кто такой Стасик? – осторожно поинтересовался старик.

– Считался моим братом, учил меня уму‑разуму, а сейчас – не знаю кто… Пропал… По зеркалам только шмыгает, может быть.

– Ну‑ну, – миролюбиво ответил старик. – А меня, между прочим, тоже Станиславом зовут. Станислав Семеныч, могу представиться.

Андрей ошалело посторонился.

– Батюшки, вот оно что! Имя и отчество совпали, может, и остальное тоже совпадает.

Старикан поежился.

– Боишься? А хочешь я с тебя сейчас штаны сниму? А там видно будет!

Старикан от изумления раскрыл было рот, в который Андрею захотелось плюнуть, но в то же мгновение он заметил, что выражение лица старикана кардинально изменилось: оно стало хищническим, почти вампирическим, словно все лицо превратилось в оскал.

Андрей стал трясти его за пиджак.

– Ты что? Ты кто? Пенсионер или вампир? Или, может, ты мой отец?

Но вместо ответа на такие вопросы Андрей увидел широкую, слезящуюся улыбку, расколовшую лицо старика, и лягушачий, просящий взгляд.

– Только не бей, не бей, ладно? – пробормотал старик. – Лучше пиджак возьми, и все тут.

Взгляд его стал настолько умоляющим, даже глубинно‑женским, жалостливым к себе, что Андрей мгновенно стал внутренне относиться к нему как к женщине:

– Может, вас проводить, Стасик? И уложить в теплую постельку? Да? – змеино‑сочувственно высказался он.

– Креста на вас нету, – вдруг прозвучал вблизи голос простой бабки.

– Что пристали к старику? Помереть спокойно не дают людям!

Андрей сразу же остыл, словно его окатили холодно‑нездешней водой. Но потом опомнился.

– Не на мне креста нету, а на мире этом – на всем этом мире, вот так! – крикнул он вслед бабке.

Старикана и след простыл, даже от его женственности пятна не осталось.

«Надо бы обрызгать это место духами, – подумал Андрей, – да духов нет».

На небе все темнело и темнело, неумолимо и безразлично. Андрей присел на скамейку. И вспомнились ему глаза брата: большие и невинно‑жуткие.

«Как это Алла его не зарезала, такого, а ведь они любили друг друга, особенно он. Все говорил мне: „Лучше я умру, чем Алла“.

Андрей вздрогнул: «Так и оказалось, впрочем… Хотя что я? Он же не умер. Он бы тогда так в записке и написал: мол, жизнь опротивела, хочу на тот свет… Так нет ведь… Он явно жив, но в каком смысле, и к тому же не хочет нас знать: ни меня, ни Аллу, никого и ничего. Всех кинул».

И перед умом Андрея открылись вдруг глаза Станислава. Он вспомнил, что, по рассказам матери, старый цыган, заглянув случайно в глаза трехлетнего тогда Стасика, со вздохом сказал:

– Большой шалун будет парень.

И с уважением отошел в сторону навсегда.

– Что буйствуете, товарищ? – раздался рядом голос милиционера, по старинке употребившего это старомодное слово «товарищ».

Андрей снизу невзрачно посмотрел на него.

– В чем буйство? – только и спросил.

– А я откуда знаю, – спокойно признался милиционер. – Что вы тут разговариваете, платите штрафуй все тут.

Милиционер слегка пошатнулся.

– Так денег нет.

– Брось ты, сколько‑нибудь да есть. Дело в дружбе, а не в деньгах… Короче, отстегивай.

– Сто рублей только есть, – ответил немного приходящий в себя Андрей.