Оно было стихийным взрывом, движением, во главе которого на протяжении всех десяти лет не появилось ни одного лидера, который мог бы полностью возглавить его.
В Дублине, в ночь на 22 октября, Оуэн О'Конолли, не совсем трезвый, постучал в дверь Уильяма Парсонса и объявил, что завтра, в субботний рыночный день, отряд ирландцев под командованием лордов Мак-Магона и Макгира захватит Дублин. Парсонс в эту же ночь арестовал Мак-Магона дома, но Макгир был предупрежден и бежал; на следующее утро его обнаружили спрятавшимся в курятнике на окраине города. Городские ворота были сразу же закрыты и базар отменен. Весь день, вплоть до глубокой ночи, Парсонс и члены совета допрашивали заключенных. Двое молодых людей вели себя дерзко и вызывающе; зная, что захват Дублина был всего лишь частью более обширного плана, они с надеждой ждали известия, которое вполне могло прийти еще вечером. Но оно пришло в полночь, когда обеспокоенный совет все еще продолжал заседать. Это была первая из многих ужасающих вестей, которые обрушились на Дублин, посеяв тревогу и ужас. Люди клана О'Нил окружили замок, где находились жена и дети лорда Блейни, и осадили замок Монахан, гарнизоном которого командовал лорд, старый валлийский воин. В Восточном Ольстере повстанцы жгли фермы и сгоняли поселенцев с насиженных мест. Они захватили Ньюри и угрожали Белфасту. На вершинах холмов зажигались сигнальные костры, которые передавали весть о восстании и призывали соотечественников к оружию. В то время как правительство находилось в нерешительности, не зная, что предпринять, а поселенцы продолжали спасаться бегством, клан О'Нил собирал силы. Огромное войско, по приблизительной оценке в 20 тысяч человек, устремилось к Дроэде. Белфаст был уже отрезан.
Король, как обычно, играл в гольф в Лейте, когда 27 октября ему впервые сообщили о событиях в Ирландии. Подобно сэру Фрэнсису Дрейку, но только в иной ситуации, он прекратил игру. Позже в этот день он представил это чрезвычайное сообщение шотландскому парламенту.
Парламент пребывал в нерешительности. Однако никто не понимал, что это нечто большее, чем очередной инцидент в борьбе за власть между королем и его подданными. Аргайл знал о соглашении короля с Антримом; именно он защищал юго-западное побережье Шотландии от возможного ирландского вторжения, которое именно Карл поддерживал за два года до этого. Вряд ли он сомневался, что Карлу кое-что известно о нынешнем восстании. Специальные посланцы английского парламента разделяли его опасения. Полгода назад у них постоянно была на уме загадочная фраза Страффорда: «У вашего величества есть армия в Ирландии». Не является ли это ирландское восстание просто восстанием друзей короля? Поведение короля было корректным, он порицал восставших. Он просил о помощи для восстановления мира в Ирландии. Английские представители обратились к королю с просьбой вернуться в Англию для консультаций с парламентом, а Комитет сословий образовал комиссию для рассмотрения положения в Ирландии, но приостановил ее дальнейшую работу до тех пор, пока она не получит сообщения о намерениях английского парламента.
Курфюрст Пфальцский в частном письме к другу, заседавшему в палате общин, немедленно сообщил об этом решении. Он никак не комментировал его, но его беспокойство о возможном распаде союза шотландцев и английского парламента показывает, насколько он был не согласен с политикой своего дяди и его искреннее желание узнать, что же действительно происходит в Ирландии. Вероятно, в это же самое время могло прийти в Эдинбург известие об освобождении его младшего брата Руперта, хотя оно не привлекло к себе особого внимания. Условия освобождения Руперта, обговоренные английским послом в Регенсбурге, включали в себя его обещание впредь никогда не воевать с императором. Но Руперт был профессиональным солдатом – если он откажется от борьбы с императором, то с кем ему тогда воевать?
Что касается короля, то он писал со своим обычным оптимизмом Николасу: «Надеюсь, плохие новости из Ирландии, может, все-таки подействуют на безумства, которые имеют место в Англии». |