– Ручки нет. Это должно было сильно усложнить задачу в случае пожара.

В конечном счете Айзенменгер был вынужден признаться себе в том, что нервничает, что в свою очередь вызвало у него раздражение и недоумение. Что это с ним творилось? Его не ожидала встреча с президентом Соединенных Штатов или боссами мафии, а знакомство с новыми людьми никогда не вызывало у него повышенной нервозности. Более того, обычно он воспринимал такие ситуации как возможность понаблюдать за незнакомыми ритуалами человеческих взаимоотношений, а порой и посмеяться над ними. Конечно же, это не делало его самым желанным гостем – многим почему-то не нравилось быть объектами наблюдения, – однако эта манера поведения никогда не превращала его в изгоя.

Почему же этот обед так его настораживал? Тереза была типичной представительницей состоятельного среднего класса, которой хватало такта, чтобы не хвалиться этим, а Айзенменгер за время своей медицинской карьеры встречал сотни подобных особ. Нельзя было и утверждать, что это чувство тревоги вызвано их несколько нескладным чаепитием. Может, оно было связано с рассказом Елены о других членах семейства? Несомненно, все вместе они представляли собой довольно странную компанию. Отец семейства, являвшийся одним из ведущих хирургов страны и только что занявший пост президента Королевской коллегии хирургов; его мать Элеонора, которая, по словам Елены, могла повергнуть в трепет саму леди Брэкнелл; сын, который очевидно был даром небес отечественной медицине; и дочь, обладавшая редкостной красотой и не менее редкими психическими нарушениями.

Несомненно, это была устрашающая компания, но Айзенменгер не мог поверить в то, что его опасения вызваны именно этим. Ему уже доводилось встречаться с такими светилами, как Тристан Хикман, и они на поверку оказывались либо вполне приятными и компанейскими людьми, либо ничтожествами, достойными презрения; никакого трепета Айзенменгер перед ними не испытывал. Равным образом и властные пожилые дамы были либо вполне разумными и общительными, либо выжившими из ума и не заслуживающими серьезного к себе отношения.

Нет, причина коренилась в чем-то другом.

– Ты готов? – Вопрос Елены отвлек его от размышлений.

Она вышла из ванной в одних трусиках и лифчике и теперь стояла посредине спальни, уперев руки в бока.

– Более или менее, – ответил он. – А ты?

Ее губы скривились в ухмылке.

– Только никаких сексистских заявлений о женщинах, которые слишком долго приводят себя в порядок. – Она подошла к шкафу и достала темно-зеленое платье с глубоким вырезом.

– Мне показалось, ты говорила, что одеваться к обеду необязательно.

Елена оглянулась.

– Чистенько, но без излишеств, – окидывая взглядом Айзенменгера, добавила она. – Ты выглядишь весьма неплохо.

– Спасибо. – В его голосе промелькнули саркастические нотки, но Елена не обратила на это внимания. Затем она принялась изгибаться и поворачиваться, натягивая на себя платье, и Айзенменгер погрузился в созерцание этого эротического действа.

– На обеде будут все? – осведомился он.

– Кроме Хьюго.

Затем она с невероятной гибкостью закинула руку за плечо, и эта поза еще выразительнее подчеркнула контуры ее тела, вызвав у Айзенменгера новый прилив возбуждения. Она успешно застегнула молнию и села за туалетный столик, так что теперь они могли видеть друг друга в зеркале.

– Жду не дождусь встречи с Нелл.

– А с Хьюго?

Этот вопрос, казалось, застал ее врасплох.

– Ну, думаю, с Нелл у нас были более близкие отношения. Хьюго всегда отвратительно вел себя с сестрой, и я вставала на ее сторону. Защищала ее.

– Нежное беззащитное существо?

Она принялась расчесывать волосы, хотя Айзенменгер, как ни старался, не мог понять, зачем это нужно – они и без того выглядели идеально.