– Да?

Она продолжала смотреть на Елену, судя по ее лицу, все еще испытывая неуверенность. Тристан подошел к ней ближе.

– Мама, ты ведь помнишь Елену? Дочку Клода Флеминга?

Айзенменгер заметил появившуюся на его лице нервную улыбку и недоумевающий взгляд старухи, который свидетельствовал об измененном состоянии сознания.

Елена подошла к старухе и наклонилась.

– Тетя Элеонора, это я, Елена. Елена Флеминг.

Похоже, это возымело действие. Глаза у старухи еще больше расширились, а на лице появилась гостеприимная улыбка, напоминавшая искреннюю радость; и все лицо ее заискрилось жизнью, существование которой до этого невозможно было даже заподозрить.

– Елена! Ну как же! Как замечательно! Сколько лет…

Она протянула вперед костлявую кисть с паучьими пальцами, и Елена, взяв ее в руки, нагнулась и прильнула губами к пергаментной коже ее лица.

– Как я рада тебя видеть, тетя Элеонора!

Потекли воспоминания, словно плотина неловкости наконец была прорвана.

– Помнишь, как мы веселились? Ты, Хьюго и Нелл… И кто-то был еще, так ведь? И твои родители… всегда были такими приятными людьми. Я постоянно напоминала Тристану, чтобы он снова пригласил вас… И тебя я так давно не видела. Как долго тебя не было? Год? Полтора?

– Несколько больше, мама, – поспешно ответил Тристан. Улыбка на его лице балансировала между насмешкой и смущением. – На самом деле она отсутствовала восемь лет.

– Неужели? – тут же переспросила Элеонора, поворачиваясь к Елене. – Боже, как летит время! – И она, опираясь на руки Елены, легко поднялась на ноги. – Ты должна простить старуху, Елена. Память у меня теперь гораздо хуже, чем прежде.

– Конечно, тетя Элеонора, конечно. Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно. Даже Тристан удивляется, потому что я никогда не болею. Правда, Тристан?

– Ты всех нас переживешь, мама, – покачал головой Тристан.

И она рассмеялась старческим смехом – он был таким же сухим и жестким, как ее кожа.

– Правда? – Она повернулась к Елене. – Так оно непременно и будет.

Все рассмеялись, но этот смех был не более чем попыткой прикрыть кровоточащую рану.

– Ты совсем не изменилась, – заметила Елена. И Айзенменгер задумался, отражает ли искренность ее тона искренность чувств.

– И ты! Ты тоже совсем не изменилась!

Повторы и восклицания. Именно эти многосложные слова бродили в сознании Айзенменгера, пока величественный взор старухи не обратился на него и она, еще больше нахмурившись, не осведомилась:

– А это кто, Тристан? Я знаю этого человека?

Это была не леди Брэкнелл, но добросовестная, если не бессознательная, попытка походить на нее.

– Это Джон. Джон Айзенменгер, – ответила Елена, – он… он со мной. – Ее колебание и опущенные глаза напомнили ему об их отношениях то, что он успел позабыть. К счастью, Элеонору Хикман это мало интересовало.

– Ах вот как, – громко произнесла она. – Тогда подойдите ближе и дайте мне как следует рассмотреть вас.

Он протянул руку и сделал шаг ей навстречу. Она внимательно осмотрела его лицо, затем руку и вновь перевела взгляд на лицо, словно подозревая, что они могут оказаться не связанными друг с другом. Когда она наконец соблаговолила протянуть ему руку, он ощутил под пергаментом кожи ноздреватую структуру ее костей, хотя ее пожатие вряд ли можно было назвать нежным.