|
Айзенменгер пытался отправить Елену в больницу, и врачи были в ярости, когда она отказалась поехать с ними, но она настояла на том, чтобы дать показания. Лицо ее было белым как мел, голова кружилась, и Айзенменгер не сомневался в том, что у нее сотрясение мозга. Поэтому по окончании разговора с Сорвином он твердо намеревался отвезти ее в больницу. Тереза выглядела совершено раздавленной новостями, ждавшими их по возвращении с вечеринки. Хьюго был арестован и имел вид человека, утратившего волю к жизни.
– Думаю, все это началось очень давно, – глядя на Беверли, промолвил Айзенменгер. Сорвин, казалось, находился на пределе сил, Беверли выглядела не лучше, хотя и по другой причине. – Восемь-девять лет тому назад? – предположил Сорвин. По лицу Айзенменгера пробежала мимолетная улыбка. – А может, и сто лет назад – трудно сказать наверняка. – Здорово. – Но пока давайте вернемся на двадцать лет назад, когда Флеминги и Хикманы были близки, а их дети дружили. Елена, Джереми, Нелл и Хьюго. Елена уже рассказывала о зимних и летних каникулах, которые они здесь проводили, праздниках и пикниках – для нее это было самое счастливое время. Я бы сказал, идиллическое. – Это имеет отношение к делу? Айзенменгер пропустил его вопрос мимо ушей. – К сожалению, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Джереми поступил в университет, дети выросли, и четверка распалась. Равновесие нарушилось, и все изменилось. – В каком смысле? – не понял Сорвин. – Инцест, – тихо и чуть ли не смущенно ответил Айзенменгер. – Что? – Инцест. Между ним и Нелл, – словно во сне проговорила Елена. – Мои родители знали об этом, потому что Нелл им написала. Она хранила у себя письма моего отца, и я их прочла. Сорвин, которому казалось, что земля у него уходит из-под ног, судорожно оглядывался по сторонам, словно ища спрятавшегося снайпера. Встревоженная Беверли не сводила глаз с Айзенменгера. – Мы недосмотрели, – в гробовой тишине произнес Тристан. – Мы были плохими родителями. Мы не заметили того, что происходило у нас под носом. – В его голосе смешались страдание и презрение к самому себе. Однако ничего, что напоминало бы жалобы на судьбу. – Я был поглощен работой и думал лишь о том, как получить очередную награду за свои труды, сучил ногами, чтобы стать президентом коллегии; Тереза занималась благотворительностью. Мы считали, что дети выросли… И они действительно выросли. Айзенменгер едва не произнес это вслух. Слишком легко было судить со стороны. – А потом Нелл забеременела, – продолжил Тристан. – И отцом был Хьюго? – чуть ли не с робостью спросил Сорвин. – Сначала мы этого не знали. Хьюго был в академическом отпуске и путешествовал по Дальнему Востоку. А когда мы увидели, что Нелл беременна, она отказалась говорить, кто отец ребенка. У нас в это время работал этот парень Ричард, который проявлял к Нелл интерес, и я предположил, что это он, а Нелл не стала отрицать. А потом родился Том… – Голос Тристана сорвался, на глазах выступили слезы, и он кинул взгляд на жену, словно прося ее продолжить рассказ, но Тереза неотрывно смотрела на свои сжатые руки. – Он был слабым и болезненным ребенком, – продолжил Тристан. – И мы не могли понять почему… – Мы узнали правду лишь после того, как вернулся Хьюго, – промолвила Тереза. – Каким образом? – вступила в разговор Беверли. – Как вы это узнали? – Вы не знаете Хьюго. – Тереза вскинула на нее глаза. |
