До поры до времени дисциплина на корабле еще держалась, а теперь, когда прошел этот слух, люди как с цепи сорвались, ими завладел страх. Экипаж то и дело поднимали по тревоге, но вскоре звучал отбой: тревога оказывалась ложной. Дозорные что ни день «видели» неприятельские суда или самолеты. Те и другие оказывались миражами. Часто среди ночи взвывала сирена. Матросы скатывались с коек, мгновенно одевались и занимали свои места, готовясь к бою. Через некоторое время все отменялось. Поутру одни винили во всем радар, другие говорили, будто на горизонте появились какие-то огни, третьи твердили, что поблизости прошла неприятельская подводная лодка. На поверку выяснялось, что дело вовсе не в огнях и не в подлодке. А в чем тогда? Этого не знал никто.

Боеспособность команды таяла день ото дня. Как раз в эту пору непонятная болезнь свалила капитана Георга. Корабельный врач майор Лео Турба утверждал, будто у него редкая форма тифа. Причем тут тиф? Откуда? Это известие вконец подкосило и без того деморализованный экипаж.

Командиру с каждым днем становилось все хуже. На восьмые сутки начался бред. Ему грезилось, будто он дома, в Бреме. Больной то звал жену, то приказывал седлать коня.

На другой день ему полегчало. Он вызвал к себе Мурлеттера и долго с ним беседовал. Открыто и честно они обсудили настроение экипажа. Под конец капитан отдал приказ наутро готовиться к отплытию.

Люди мгновенно воспрянули духом. Надежда вновь затеплилась в сотнях сердец. Затеплилась и – угасла. Корабль развернулся к югу и стал удаляться от родных берегов.

Наконец вдалеке показалась полоска земли. Сумасшедшая, детская радость захлестнула экипаж, но тут же сменилась горьким разочарованием. Желанный берег оказался Огненной Землей. Корабль вошел в излучину каменистого побережья и там бросил якорь. Вокруг зловеще громоздились неприветливые скалы. Серели камни, поблескивали льдины. Равнодушно, с независимым видом бродили какие-то большие птицы. И холод, холод… Люди больше не упоминали настоящее имя судна, оно забылось, потерялось, вышло из употребления. Теперь все звали корабль "линкором смерти".

В конце января скончался капитан Георг. Люди вздохнули облегченно, с них точно спали невидимые путы. Командование перешло к капитану второго ранга Мурлеттеру. А Мурлеттер – все знали – хочет затопить корабль и сдаться. Того же хочет большинство. Значит – жизнь, значит – надежда.

Усопшего похоронили с надлежащими воинскими почестями. Гроб обернули в национальный флаг и скорбно-торжественно спустили в море. Оркестр заиграл гимн Германии. В рядах послышались рыдания. У людей не выдерживали нервы.

Прошло еще десять дней томительной неизвестности. Тревогам, казалось, не будет конца. Теперь почему-то их объявляли гораздо чаще, чем прежде, когда корабль болтался в открытом океане. Из-за того что каждый день выпускали дымовую завесу, на корабле нечем стало дышать.

Ждали, что капитан Мурлеттер вот-вот отдаст приказ сниматься с якоря и брать курс на север. Наконец трубы возвестили общий сбор. Люди воспряли духом. Но вновь вспыхнувшая надежда быстро угасла. Похоже, Мурлеттер, как и его предшественник, сошел с ума. Послушать только, что он говорит, что говорит!

– Повторяю, – чеканил слова Мурлеттер, непреклонно глядя на обросшую, ободранную команду: – завтра нас ждет решающее сражение. Информация достоверна и обсуждению не подлежит. Вы хотите знать, кто наш противник? На этот вопрос я отвечу так: этого не знаю даже я. К тому же это не имеет для нас ни малейшего значения. Повторяю: ни малейшего. Мы готовы принять бой с любым противником. Нам рекого и нечего бояться! – Мурлеттер почти кричал. – Мы можем смело смотреть в лицо любому врагу и самой смерти. Недаром вы сами назвали наш корабль линкором смерти. Да, именно так: линкор смерти. В этом глубокий, нетленный смысл! – Глаза капитана блестели, лицо пылало, голос отрочески звенел.