Вот только зачем Фаль повелел своему задушевному приятелю нарядиться в длинное платье поверх десятка нижних юбок и накинуть на голову и стан кунье покрывало замужней дамы? По возникшей за время беременности Кола привычке? Гордился союзом и возникшим благодаря ему потомством? Есть такая слабинка у наших мейстеров.

Ибо для через два после их отбытия ко мне наведалась Супрема в количестве трёх персон. Вели они себя достойно и уважительно: понимали, что встреча с ними сама по себе не подарок.

А дальше начались расспросы. Как давно и по какой причине сошлись эти двое. На каких основаниях я полагаю, что Коломба — вовсе не Коломбо (таково женское окончание имени). Сколько лет мы с ним знакомы и из-за чего возникло знакомство. Вписаны ли моряне мужского пола в мою лицензию и прописан ли там весь перечень доставляемых ими услуг. Нет, уверили они меня под конец, меня и не подумают ни в чём обвинять. Более того, мне, даже если я сам так решу, воспрепятствуют свидетельствовать во вред. Только в пользу пары, обвиняемой в смертном грехе. (А это означало, что я никак не попаду в тяжёлые, нежные лапы какого-нибудь внучатного племяша мейстера Годи.)

Наконец, от меня отстали, весьма учтиво предупредив, что выезжать из Марсалии и вести с кем-либо переписку, явную и тайную, мне воспрещено. А то куда хуже придётся.

Но зачем переписываться с загородом, если можно поговорить кое с кем в самой Большой Дырке?

К великой моей печали, самого главного предотвратить не удалось. Оповестить молодожёнов было никак невозможно — под фонарём оказались все мои клиенты вкупе с их домашними. О моих девицах и юношах даже речи не было — по причине сугубой очевидности вопроса. И поэтому как только наши любовники ступили ногой на причал, их тотчас арестовали, повязали и проводили — не в сам город, а снова в «Вольный Дом», где было уже набито под завязку всякого пришлого люда.

Сие положение можно было считать почти льготным. В камерах тепло и сухо, солому меняют регулярно, стража в основном из своих — в большом семействе друг за друга отвечают, всем кагалом ведь не сбежишь. И грудничков тем паче с собой не утащишь.

Собственно, винили во всём одного Кола: его партнёр лишь находился под строгим дознанием. И допрашивали одного Кола — можно сказать, по-семейному. Пытатели — не простые наёмники, присягают городу и маэстрату, а вы как думали? И стряхнуть эту клятву далеко не так просто, как рукавицу. Некоторые из них платятся за неповиновение головой.

Ну, прилагать к морянину землянские методы — что пороть бараний окорок. Да он и не скрывал ничего, что касалось обвинения в мужеложстве. Я, как помню, вгорячах расспрашивал моих собеседников из Супремы: неужели то обстоятельство, что он родил, не послужит к облегчению его участи? На что мне ответили, что да, уже послужило, однако сие касается не раба Колумбануса, а будущего городского господина Фальбера. Коий показал себя поистине заботливым отцом. Вон и кормилицу приискал, как только стало ясно, что его сожитель не способен питать дитя грудью. (Парадокс — но иные морянские мужи могут.) Признано, что мейстер — человек пострадавший от чар и ведовского соблазна, оттого самое большее, что ему грозит, — епитимья, соответствующая прегрешению.