— Держись за мной, — скомандовала Барба, поглубже натягивая капюшон. — Спасибо догадались приодеться.

— Отчего тут такая пакость? — риторически спрашивала Олавирхо, шаг в шаг следуя за сестрой. — Фонари не горят, жижа под ногами, морось над головой, гниль на стволах, то есть на камнях — криминальная осень, в общем. Не такую жертву, как надо, принесли?

— Олли. Ты помнишь, чего захотел хозяин замка Шарменуаз? Н расставаться с погибшей дочкой.

— Но ведь никто не знает, где они с подругой, — ответила та. — Они же получили свободу.

— Неважно. Не расставаться, я думаю, пока он сам того желает. И она. Не оковы, а сердечные узы, понимаешь? А вот второй папочка хотел лютовать — и лютует. Гребли рвёт, берега подмывает, сквозь камень просачивается — и вряд ли его даже Повелитель Сов может от такого удержать. Или хочет.

— Барба, — с лёгкой укоризной проговорила Олли, — вот уж не думала, что ты веришь в потусторонние силы и прочую ерунду.

— Шутишь? По-моему они, эти силы, как раз обретаются по сю сторону. Вот эту самую. И хотят нас о чём-то предупредить.

— Угу. Темно и многосложно, как обкуренная пророчица.

— Вовсе нет. Как рутенский писатель, который сочиняет в стиле, как его? Арт Нуво? Модерн? А, нет. Постмодернизма.

— Помню-помню. Пелевин. Главное увлечение мамы Гали в юности, — Олавирхо чуть притормозила, и сестра невольно обернулась к ней. — И что ты, умница, вычитала из местного фольклора?

— Нам стоило бы взять своё силой. Как те юнцы-соперники. Мы едины в двух лицах. Как те самые девушки. От нас ждут, чтобы мы сотворили обряд. И лучше бы оно было в башне Октомбер, куда мы направляемся, чем в замке Шарменуаз, где так много добрых голосов.

— Которые так усердно нас поучают, — Олли хмыкнула. — И бескорыстно, между прочим.

Перекидываясь репликами, они двигались чуть медленнее, чем им хотелось, — или коридор был более грязен и неудобен, чем первый.

— Барба, а ведь лестницы здесь нету, — наконец сообразила Олли. — Небольшой подъём разве что.

— Тебе непременно хочется иметь зеркальное отражение прошлого пути? — возразила сестра. — То есть спотыкаться на осклизлом камне и пересчитывать пузом ступеньки — значит быть уверенной в том, что тебе сказали правду, а приличная дорога обличает наглое враньё?

— Барб, не умничай. Я подумала — а не пропустили мы в темнотище настоящий подъём?

— процитировала младшая сестра.

— Ого. Заклинание? — спросила старшая.

— Гримуар белого графа Калиостро, переложенный на русский язык красным графом Алексеем Толстым, — с важностью пояснила Барбара.

И, как ни удивительно, в этот самый миг случились три вещи.

Факелы дружно потухли.

Сами собой заработали динамки карманных фонариков, карманы курток засветились красным, как глаза вампира.

И в их свете глазам девушек предстала лестница.

Не такая широкая, как на том берегу, но с ровными ступенями, оклеенными по наружному краю шипастой противоскользящей лентой.

Когда девушки стали на первую ступень, вверху открылась дверь, и лестница плавно заскользила по направлению к арке.

— Все рутенские чудеса похожи на хорошо отрепетированный фокус, — с лёгким презрением сказала Барбара. — Чистой воды трюкачество.

— И кроме того, эскалатор шумит, — поддакнула Олли. — А фотоэлементы потрескивают.

Лестница, сложившись в ровную линию, скользнула во входной проём и застыла.