Находясь в доме господина Виноградова, Семен запомнил не только цвет обоев в холле, узоры кафельной плитки на полу, марку виски, размеры барной стойки, рисунок на рамке зеркала, да и много других вещей. Он запомнил, как выглядели призраки — каждого по отдельности, а не просто ту зеленую массу, в которую они превратились. И, наконец, сейчас Семен старался как можно более тщательно разглядеть массивное сухое дерево и запомнить каждую трещинку на нем, каждую веточку, каждое дупло. Было ли это важно? Семен не знал. Но он также знал, что бог — в мелочах. В любом рассказе главное — это подробности. Люди тебе поверят, если ты припомнишь как можно больше всевозможных деталей, накрутишь финтифлюшек, расскажешь такие подробности, какие никому бы и в голову не пришли.

Например. От холода у дедушки Ефима раскраснелся нос. Дедушка Ефим, судя по всему, стесняла данного факта, и постоянно нос растирал. Не помогало.

Или вот еще. Господин Виноградов прихватил с собой бутылку крепкого армянского коньяка, но не прихватил штопор и теперь маялся, отчаянно пытаясь придумать способ открыть бутылку.

А также. Бабушка Фима тоже порядком замерзла, у нее шел пар изо рта, но она не показывала виду и украдкой похлопывала себя по плечам.

Только Вячеславе было все равно. Она крутилась около призраков и пыталась вырвать себе на память фалангу призракового пальца. Поскольку призраки — существа относительно бесплотные (имеется ввиду, что когда захотят, тогда и воплотятся), то у Вячеславы ничего не получалось.

А дерево был не просто массивным — гигантским. Чтобы обойти его, понадобилось полминуты. Сколько же лет оно здесь стояло? Вернее — сколько столетий? Семен провел ладонью по поверхности дерева. Кора была теплой и шершавой, будто мелкая наждачная бумага.

— Долго еще ждать? — спросила бабушка Фима. С момента их приземления прошло минут пять.

— Совсем недолго, совсем недолго. — заверил призрачный шепот.

— У этих призраков все так расплывчато! — проворчала бабушка Фима, взяла Вячеславу под локоток и подтащила к себе. — Не смей играться с ними! Навлечешь беду, или подхватишь какую-нибудь смертельную болезнь! Не знаю даже, что хуже! Столько лет с тобой маюсь, так еще не хватало полжизни тебя потом лечить. Занесло же на мою старческую голову! Я два дня назад у деда спросила, стоит ли вообще ехать или нет? Вроде бы дата, говорю, круглая, но с другой стороны, ну, что ему сделается с этой датой? В армию Клима никто не заберет, деньгами его папаня любимый, сынок мой, снабжает, может он захочет компанию пригласить, посидеть, выпить… говорю, дед, может не поедем, чего мы там мешать будем, старики… А он заладил свое — по внучку соскучился, по внучку соскучился. Ну, вот и поехали.

Бабушка Фима посмотрела на Семена пронзительным взглядом, будто собиралась забраться в голову и выпотрошить все мелочи до основания. Семену стало как-то не по себе. Он-то считал, что это его бабушка самая строгая на свете, потому что нещадно порола армейским ремнем по заднице, увидев, как Семен тайком курит на лестничном пролете. А, оказывается, бывают особые случаи…

— Чего молчишь? — устало спросила бабушка. — Даже тебе сказать нечего. Сам вляпался, небось, по самые уши. И невесту потерял….

— Она мне не невеста. — пробормотал Семен, но где-то в груди кольнуло больно.

— Жаль. Смотрелись вы хорошо.