— Это почему?

— Во-первых, за то время, что существует магия, она стала частью порядка, частью мира, причем неотделимой. С помощью магии строят дороги, возводят здания, мосты, очищаю водоемы от грязи, даже размножают редких животных. С помощью магии лечат неизлечимые болезни, летают в космос, изобретают вечные двигатели…

— Хорошо, хорошо. Это я поняла! Что там "во-вторых"?

— Этого недостаточно? — ужаснулся призрак.

— Честно? Не очень.

— Хорошо. Магия слилась с миром живых и с миром мертвых. Мы, призраки, существуем только благодаря магии. Мертвый мир, мир мифических богов, мир фей, эльфов, орков, других волшебников — все это питается магией. Если магии не станет, конец света обеспечен не только на земле, но и вне ее пределов. Вы хотите допустить, чтобы исчезли, растворились, ушли в небытие целые народы?

Бабушка Фима пожала плечами:

— Сказать по правде, я не слишком с ними знакома!

— Но ведь в мире мертвых обитают и ваши родственники! Вы можете пообщаться с ними при помощи спиритических сеансов! Вы можете просто поболтать, или передать важные сообщения! Поймите же, никто не хочет исчезать! В том числе и призраки!

— А у меня, значит, дар.

— И у вас, поскольку вы самый близкий родственник бродячему волшебнику, и у ваших детей и внуков. — кивнул Гайозет.

Бабушка Фима задумчиво потерла подбородок.

— Знаете, тут надо подумать. Взвесить все "за" и "против". Слишком необычная просьба…

Зеленая волна вокруг пошла рябью. Растворились призрачные лица.

— Он идет, он идет! — зашептали призрачные голоса.

— Кажется, мне пора! — Гайозет поклонился и нырнул в зеленую полосу.

— Постой, я еще не все сказала и обдумала!

Дождь продолжал накрапывать. Бабушка Фима поежилась и повернулась к Семену. Вид у нее был, все-таки, растерянный.

— И что мне теперь прикажите делать? — спросила она.

Массивный ствол дерева задрожал. Ветки затряслись. По стволу спускался Человек без имени…

Сначала крысолову казалось, что он куда-то падает. Ощущения вызывали дурноту, к горлу подступал горький комок, желудок сводило, а конечности деревенели от холода. Крысолов рассчитывал куда-нибудь, в конце концов, упасть.

Потом стало казаться, что воздух вокруг сделался вязким как желе. Крысолов открывал рот, но воздух не проникал в легкие, а забился в горле…

Кто-то провел холодной ладонью по лицу, крысолов ощутил покалывание на веках и открыл глаза. Перед ним сидела муза.

— Привет! — сказала она.

— Привет. — голос был будто чужой, не его голос, далекий, хриплый с признаками долгой тяжелой болезни. — Где мы?

Муза пожала плечами:

— В какой-то гостинице. Не знаю.

— Что мы тут… делаем?..

— А ты как думаешь? — спросил кто-то.

Крысолов огляделся. Каждое движение отдавалось в висках глухими пульсирующими ударами боли. Последний раз крысолов ощущал себя также безнадежно плохо, когда отбил себе селезенку в девятом классе. Крысолов неудачно научился кататься на велосипеде, покатился с горки и врезался в припаркованный у киоска автомобиль. Помимо дикой боли в боку и суставах, ситуацию усугубляли две велосипедные спицы, проткнувшие ногу… Сейчас крысолову казалось, что такие же спицы пронзают его мозг.

Он лежал на койке у маленького квадратного окна с решетками. Комнату заливал мутный желтый свет одинокой лампочки под самым потолком. В комнате больше не было мебели.