— Не знаю, не знаю. Хотя... Ты можешь оставить в залог свой дробовик? У тебя есть еще оружие?

— Пистолет, — кивнул Джефф. — Но меня всё равно никто никогда не трогает.

— Да, я слышал. А ты знаешь, отчего так получилось, что ты до сих пор не умер?

— На то была воля Чарли.

Тед едва заметно покачал головой и понизил голос:

— Брось. Ты не можешь на самом деле верит во всю эту хренотень. — Он указал взглядом на голограммы над камином: Блаженный Мансон, окровавленный Христос на кресте; рядом были три голограммы поменьше: две женщины, между ними — мужчина, чем‑то напоминавшим Мансона. — Там мой отец и мои матери. Святое семейство, черт побери. Что же до Максоновского учения, то уже тогда я думал, что это полная херня, и теперь продолжаю думать точно так же. Да, он верно угадал, когда грянет гром, но тут простое совпадение. Чарли Мансон был всего‑навсего сумасшедший старый дурак. Насчет Иисуса — не знаю.

— Остальные в твоей семье думают так же?

— Нет. А если да, то держат свои мысли при себе.

Джефф ничего не ответил, и Тед продолжил:

— Знаешь, мне приходилось слышать о других старых людях. Одного, старика Микки, я видел в Диснейленде. Он такой же большой, как ты, но у него чердак протек напрочь. Вообще, все, кому сильно за двадцать, большие, неуклюжие и обязательно рехнувшиеся. Как вышло, что ты не такой? Расскажи мне, и вам тебе попользоваться нашей энергетической ячейкой.

Я ничего не знаю точно. Могу рассказать, что я об этом думаю, да только это не убережет тебя от смерти, заранее предупреждаю.

— Выкладывай.

— Я — мутант от рождения, как и все остальные старики. Такая мутация называется акромерацией. С самого рождения у тебя что‑то не так с одной железой, гипофизом, и ты продолжаешь расти после того, как нормальные люди перестали. Обычно при этом страдает рассудок, но в моем случае получилось иначе: болезнь заметили вовремя и назначили мне нужное лекарство…

— Каким образом эта... акромегалия продлевает жизнь?

— Не знаю каким, но продлевает. После войны я много где побывал, но никогда не встречални одного человека, даже не слышал о таком кому перевалило бы за двадцать с небольшим если он не был акромегаликом.

— Ладно. — Тед задумчиво отхлебнул глоток вина. — А есть какой‑нибудь способ заразиться от тебя твоей болезнью? Что‑нибудь вроде переливания крови, а?

— Нет, не получится. Там неправильно работает один гормон, гормон роста. Может, с его помощью... Но он никогда не попадался мне ни в аптеках, ни в больницах; а как его изготавливают, я не знаю. Я ведь не ученый. Я даже не врач. Но имея радиосвязь, можно попытаться найти какой‑нибудь выход.

Тед повернул голову и посмотрел на дверь, в душную в кухню.

— Пошел вон, Марк, — сказал он, — здесь взрослый разговор.

В дверном проеме стоял на руках маленький мальчик. Руки без пальцев напоминали обрубленные ласты. Вместо ног в воздухе болталось что‑то вроде дельфиньего хвоста. Лысая голова с малюсенькими и очень близко, почти вплотную, посаженными глазами напоминала яйцо, вдобавок ко всему у него была заячья губа. Мальчик промычав нечто нечленораздельное, повернулся и заковылял прочь, ловко переступая руками‑ластами.

Никогда не знаешь, что он понимает, а что — нет, — вскользь заметил Тед. — Тебе случалось встречать кого‑нибудь, хоть немного похожего на Марка?

В точности такого — нет. Конечно, у большинства мутантов не одно уродство, а несколько, здесь... Ходячий атлас врожденных патологий. Заячья губа, шреномелия, микрофтальмия, цефалосиндастия... Бог знает, что у него там твориться внутри. Удивительно, что он вообще выжил.